Наступило утро. Мы завтракали в половине восьмого, а письма Джен приходили с восьмичасовой почтой. Когда я проснулся, моя решимость несколько поколебалась, но во врем завтрака мальчики осыпали меня насмешками и все толковали о том, как мне зададут в Страдфорде. Это окончательно разрушило все мои колебания.
В четверть девятого я ухитрился, спрятав шапку под верхнюю часть панталон, незаметно выбраться из палаты и спуститься с лестницы. Внизу этой лестницы шел длинный коридор до самого двора, на дальнем конце которого находились ворота и привратник. Окно больничной палаты выходило во двор, и взглянув наверх, я увидел, что Джен смотрит на меня и, как будто удивляется, с какой стати я очутился во дворе утром в такое время. Я не обратил на нее внимания и храбро подошел к каморке привратника.
— Нет писем, — сказал он, увидев меня.
— Я знаю-с, — отвечал я, — но Джен просит чтобы вы мне позволили сбегать за угол, купить ей почтовой бумаги; она говорит…
— Вот выдумала! — сердито вскричал привратник, — разве я могу позволить это! Скажи вашей Джен, что она уж зазналась; просить такие глупости!
С этими словами он взглянул вверх в окно, а в окне Джен делала самые отчаянные знаки.
— Ладно! Нечего знаки-то делать! Пусти я его, а меня за это, пожалуй, с места сгонят.
— Позвольте, — перебил я поспешно, видя как моя надежда исчезает, — Джен еще велела мне купить вам осьмушку табаку.
— Гм, это хорошо… — он опять взглянул в окно больничной палаты, где все еще стояла Джен, сильно раскрасневшаяся, вероятно от зародившегося в ней подозрения и отчаянно мотавшая головой. — Да только нечего вашей Джен задабривать меня табаком. — Ну, давай мне деньги, а сам беги скорей, да смотри, не копайся, не то тебе достанется!
Дать ему деньги и бежать! Он меня отпускает, дорога открыта, и вдруг все дело должно погибнуть из-за того, что у меня нет каких-нибудь двух пенсов! Я прибегнул к новой лжи.
— У меня нет мелочи, — сказал я, — Джен велела мне купить вам табаку из тех шести пенсов, что дала мне на бумагу.
Я стал искать в кармане панталон воображаемую шестипенсовую монету.
— Ну иди скорей! Чем тут стоять да болтать, ты бы уж и вернуться успел!
Он отодвинул засов маленькой калитки, и я был свободен! Мне хотелось тотчас же пуститься бежать, но я боялся, не подстерегает ли меня кто-нибудь, и потому сначала просто пошел скорым шагом. Зато, дойдя до первого угла, я бросился бежать во весь опор. Было пасмурное холодное утро, я чувствовал себя необыкновенно легким и бодрым. Местность была мне знакома, я знал самую близкую дорогу и минут через десять добежал до того прохода на набережную, который вел вниз, в темные арки.