Что мне было делать? Идти за миссис Бёрк было, конечно, глупо. Я никогда не рассчитывал на ласковый прием с её стороны, а соваться ей на глаза, когда она находилась в таком положении, было уж совсем нелепо. Я очень жалел малютку Полли, но меня утешило то, что она по крайней мере жива и не изуродована по моей милости. Подойти к отцу?
Я часто прежде видал его пьяным, но никогда не был он до такой степени пьян и свиреп. Однако куда же мне деться? Я умирал от голода, я не смел возвратиться в работный дом, в арках мне нечего было делать без моих друзей Рипстона и Моульди. Я был совершенно одинок в целом мире. А может быть, — подумал я, — отец сжалится надо мной? Прежде миссис Бёрк восстановляла его против меня, теперь, когда он с ней поссорился, он, может быть, примет меня на зло ей. С этими малоутешительными мыслями я опять пробрался к распивочной. Там драка кончилась, и шло пенье песен. Я слышал, как запел отец, я узнал его голос, и мне показалось, что он поет с большим чувством. Дождавшись конца песни, я робко вошел в комнату. Там было много народу, и я сразу не увидал отца. Только оглядевшись хорошенько, я заметил, что он сидит, положив обе руки на стол и склонив на них голову.
— Эй ты, работный дом, чего тебе? — спросил у меня слуга.
— Я пришел сюда к отцу, он вон там! — отвечал я, указывая на отца.
— А как зовут твоего отца, мальчик?
— Джим Бализет!
— А, я так и думал, а его сразу узнал, — вскричал скорняк, живший в нашем переулке. Джим, проснись-ка, смотри твой мальчик воротился! — обратился он к отцу, слегка расталкивая его.
— Врешь, не тронь меня! — проворчал отец, не поднимая головы.
— Поговори с ним, маленький Джим, он узнает твой голос.
— Это я, отец, — проговорил я, дотрагиваясь до его локтя своей дрожащей рукой, — я пришел назад.
Отец медленно поднял голову и устремил на меня такой свирепый взгляд, что я отступил на два шага. Он несколько минут смотрел на меня таким образом, и я уже начинал надеяться, что гнев его исчезнет, как вдруг он, не говоря ни слова, бросился на меня, схватил меня за ворот рубашки и куртки так, что кулак его сильно сдавил мне горло, и опрокинул меня на скамейку.
— А, попался мне негодяй! Попался мне! — проговорил он, отстегивая другой рукой страшный ременный пояс.
— Что вы с ним делаете, Джим? Джим, ведь вы его задавите! оставьте его, Джим! Можно ли так обращаться с ребенком! — вступились за меня присутствовавшие.
— Мой сын, что хочу, то с ним и делаю! — закричал отец.
Он остановился на минуту, должно быть, соображая, как удобнее положить меня для сеченья; затем приподнял меня за шиворот и бросил на стол лицом вниз. Тут он, должно быть, в первый раз заметил странность моего костюма.