— Я не позволю Хейесу сделать так, чтобы ты исчез.
— Я исчез давно. Последние тридцать лет меня, по сути, не существует.
На время наступило молчание.
— Почему Хейес не дал тебе получить награду?
Стоун стремительно встал с лежака и прислонился к стене.
— Прошло столько лет… Думаешь, я помню?
— Уверен, что помнишь. То время нельзя забыть. Никогда.
Стоун взглянул на Нокса по-новому.
— Ты когда был во Вьетнаме?
— Последние полтора года войны.
— Я больше, и все на передовой.
Стоун смотрел в пол. Он еще никогда и никому об этом не рассказывал. Но теперь все изменилось. Они сгинут в этой тюрьме, либо Стоун умрет в какой-то другой, если его сразу не казнят.
Он поднял глаза.
— Тактика ведения боя у Маклина Хейеса была одна: бросай в мясорубку как можно больше пушечного мяса и смотри, куда кривая вывезет. Но невзирая на результат, он очень тщательно следил, чтобы в рапортах по команде был в подробностях расписан его собственный героизм. Хотя лично я считаю, что самые жестокие сражения, в которых он побывал, — это перебранки и ссоры в офицерской столовой.
— У нас такого офицерья тоже хватало. Герои на словах, в деле их и не увидишь.
— Хейес считал, что я сорвал ему досрочное получение подполковника.
— Каким образом?
— В том районе затерялись в джунглях три деревушки. Высокое начальство вдруг решило, что нам крайне необходимо овладеть этими важными стратегическими пунктами. Думаю, просто очень хотелось вернуться домой победителями. Операцию поручили Хейесу. Этакая морковка перед мордой осла на светлом пути к бригадному генералу. Хейес приказал нам выступить тремя ротами — по роте на деревушку — и вызвал к себе для постановки задачи всех сержантов.
— А как же офицеры?
— К тому времени они все погибли. Мы крутились и за взводных, и за ротных, только держись. В общем, он отдал приказ снести эти деревни. И чтоб никто не ушел.
— Ты имеешь в виду, не потеряв ни одного солдата?
— Нокс, я имею в виду — никто. Ни мужчины, ни женщины, ни дети. Ни одна живая душа. Нам следовало сжечь деревни вместе с жителями и объявить, что это дело рук вьетконговцев. Это была грязная и подлая ложь, которую придумал Хейес. В его башке постоянно рождалось подобное дерьмо. Этот тип вел себя как реинкарнация Макиавелли. Подозреваю, что он считал эти мерзости всего лишь ускорителем служебной карьеры.
— И что было дальше?
— Две роты выполнили приказ, третья нет.
— И Хейес начал тебя преследовать?
— Попытался. Но я его предупредил, что тогда выплывет правда. Он не мог пришить мне неподчинение, потому что за подобный приказ ему грозил военный трибунал. Видишь ли, я прекрасно понимал, по каким правилам он играет. Высокое начальство в случае осечки могло бы сделать вид, что операцию провели самостоятельно, без надлежащей санкции. А вот геморрой, который доставили бы журналисты, начальству был бы совсем ни к чему, и Хейеса сожрали бы живьем… Так или иначе, операция, выполненная на две трети, командованию не понравилась, и бедолаге Хейесу пришлось ждать заветного повышения.