Семья проводила летние дни в мире и согласии. Заботы о Кэйко заставили их позабыть о жаре. Ребенок еще не умел смеяться, поэтому с его лица никогда не сходило серьезное выражение — как у животного. Ко времени первого посещения храма она начала проявлять интерес к движению разноцветной ветряной мельницы и тихим звукам погремушек. Кстати пришлась музыкальная шкатулка, также оказавшаяся среди подарков новорожденной. Музыкальная шкатулка прибыла из Голландии; игрушка имитировала старинный крестьянский дом с цветущими тюльпанами на фасаде. Если открыть центральную дверцу, то на пороге появлялась женщина в голландском платье, и белом переднике и с лейкой в руках. Пока дверца была открыта, в шкатулочке играла музыка. Звучала непривычная для слуха мелодия — видимо, деревенская народная песенка.
Под прохладным ветерком на втором этаже дома Ясуко любила забавлять Кэйко этой музыкальной шкатулкой. Летними деньками Юити, утомленный своими всегда недоделанными уроками, тоже присоединялся к развлечениям жены и дочери. В эти часы ветерок, отлетавший от крон садовых деревьев сквозь их комнату на северо-восток, казался более прохладным и приятным.
— Она поняла! Видишь, она прислушалась! — воскликнула Ясуко.
Юити пристально всмотрелся в лицо дочери. «У нее есть только внутренний мир, — подумал он. — Внешний мир для нее едва ли существует. Этот внешний мир ограничивался материнской грудью в ее губах, когда желудок ее пуст, смутным светом, когда ночь сменяет день, красочными движениями ветряной мельницы, мягкой монотонной мелодикой музыкальной шкатулки или погремушки, и ничем больше. А между тем ее внутренний мир — это что-то! Там слились инстинкты, история, наследственность всего человечества от начала первородной женщины; а затем все это должно раздаться, разбухнуть, разрастись, как водный цветок в водоеме. У нее остается только одна работа — чтобы зацвел этот цветок. Я воспитаю в ней женщину среди женщин, взращу в ней красоту среди красоты».
«Современная» метода воспитания детей с ее кормлением в определенные часы уже считалась устаревшей, и когда Кэйко начинала капризничать и хныкать, Ясуко тотчас подставляла ей грудь. Ее груди без корсажа в распахнутом тонком летнем платье были очень красивы; голубенькие линии прожилок разбегались ровными кругами по белой и чувствительной коже. И, словно зреющие фрукты в теплице, их всегда покрывала испарина. Прежде чем продезинфицировать соски кусочком марли, смоченной в растворе борной кислоты, Ясуко вынуждена была вытирать пот с груди полотенцем. Не успевал ребенок потянуться губами к ее сосцам, как из них начинало сочиться. От избытка молока они всегда побаливали.