Сюнсукэ размышлял: «И в самом деле, гомосексуальные мужчины преследуют своей целью чистое наслаждение. И эксцентричные отклонения, какие бывают в гомоэротических изображениях, есть не что иное, как проявление чистого страдания. Эти движимые отчаянием мужчины, не способные обесчестить, очернить, запятнать своего партнера, обречены на исполнение прискорбных фигур любви…»
В это время у него на глазах произошла смена позиций. Юити пригласили за столик двух иностранцев. Вместо ширмы их столик отделялся от столика Сюнсукэ аквариумом с плавающей пресноводной рыбой. В аквариуме была замаскирована зеленая лампа, просвечивающая сквозь заросли водорослей. На лице одного иностранца с лысой головой отражались световые разводы. Его спутник, тоже иностранец, был гораздо моложе и, похоже, представлялся его секретарем. Пожилой мужчина не говорил по-японски, и этот секретарь переводил весь разговор с Юити. И бостонский английский пожилого иностранца, и беглый японский его молодого секретаря, и односложные ответы Юити — все достигало ушей Сюнсукэ.
Сначала мужчина угостил Юити пивом, а затем принялся нахваливать его красоту и молодость. Его цветастые выражения в переводе звучали выспренно. Сюнсукэ прислушался. Стало понятно, о чем примерно шла речь. Этот пожилой иностранец оказался коммерсантом. Он подыскивал молодых симпатичных японцев себе в компаньоны. Ему нужен был помощник, чтобы заниматься подобной работой. Нынешний секретарь рекомендовал своему работодателю много разных молодых людей, но никто из них не приглянулся ему. По правде говоря, он наведывался сюда уже несколько раз. Сегодня вечером впервые обнаружил свой эталон юноши. На первых порах, сказал он, их отношения могли бы остаться платоническими, а в дальнейшем — как получится и как пожелает Юити.
Сюнсукэ уловил странную разноголосицу между словами этого господина и их интерпретацией. В переводе позиции подлежащего и определения были намеренно стушеваны, отчего суть стала казаться несколько замысловатой, а манера высказывания кокетливой. У секретаря был решительный профиль, как у германца. Тонкие губы его издавали свистящие и сухие звуки японской речи. Сюнсукэ посмотрел под стол и онемел. Ноги юного секретаря переплетались с левой лодыжкой Юити. Второй иностранец, кажется, не подозревал о таком нахальном заигрывании.
Наконец пожилой иностранец догадался, в чем тут дело. Секретарь не врал, когда переводил, просто он был на один шаг впереди своего босса в стремлении добиться расположения Юити.
Как же называется это невыразимое никаким словом тягостное чувство, которое навалилось сейчас на Сюнсукэ? Он вглядывался в тень от ресниц, упавшую на скулы Юити. Эти длинные ресницы, навевавшие мысли о том, как красиво смотрелись бы они в постели, вдруг затрепетали. Взгляд юноши, сияющий радостью, окинул стареющего писателя. Сюнсукэ вздрогнул. И снова еще крепче защемило в сердце какое-то странное, подозрительное отчаяние.