Когда они вошли, в гостиной на стульях сидели четыре посетителя: женщина средних лет со служанкой и молодая женщина с матерью. Прическа женщины постарше выглядела так, будто она только что вышла из парикмахерской. Она держалась чопорно, боясь обрушить с лица тяжелый слой грима. Казалось, что забеленное пудрой лицо разойдется трещинами, улыбнись она хотя бы разок. Ее махонькие глазки словно бы подглядывали из-за стены этого слоя пудры. Ее «лакированное» кимоно, унизанное голубенькими ракушками, а также пояс, накидка, громоздкое кольцо с бриллиантом и пряные духи соответствовали расхожему представлению о том, что считается в обществе экстравагантной роскошью. На коленях ее лежал открытый журнал «Лайф». Она близоруко склонилась над страницей с мелким шрифтом и шевелила губами во время чтения. Иногда машинально смахивала несуществующие волоски, будто это свисали паутинные нити. За спиной у нее на маленьком стуле присела служанка, которая всякий раз на обращение к ней хозяйки отвечала с подобострастным выражением: «Да!»
Другая парочка мельком, с легким презрением поглядывала на своих соседей. На дочери был пурпурный костюм с крупным рисунком раскиданных стрел, а на матери — полосатый креповый наряд. Девушка — трудно сказать, была ли она замужем или нет, — то и дело заголяла белое хрупкое запястье, когда поднимала кулачок, похожий на лапку лисенка, и, отвернувшись в сторонку, смотрела на маленькие золотые часики.
Ясуко ничего не видела, ничего не слышала. И хотя она щурила глаза, глядя на огонь в камине, нельзя было сказать, что она смотрела именно на него.
Уже несколько дней, кажется, ее ничто не занимало, кроме головной боли и тошноты, легкой лихорадки и головокружения и какого-то особенного трепета. Девушка, поглощенная переживанием всех этих симптомов, была искренна и бесхитростна — словно кролик, который уткнулся носом в свою кормушку.
Ушли двое прежних пациентов, настала ее очередь. Ясуко упросила Юити сопроводить ее в смотровой кабинет. Они прошли через коридор с тяжелым запахом дезинфекции. Потянуло прохладным сквозняком, Ясуко окатило ознобом.
— Прошу, входите! — раздался из кабинета спокойный голос профессора.
В картинной позе, будто на портрете, профессор восседал на своем стуле у дверей. Рукой, промытой антисептическим раствором, беленькой и сухонькой, костлявой, почти абстрактной, он указал посетителям место, куда они могли присесть. Юити упомянул имя их общего знакомого и представился. На столе сияли ровными рядами похожие на инструменты дантиста хирургические щипцы для выскабливания. Однако первое, что бросилось в глаза, когда они вошли в кабинет, была жесткая кушетка для медицинского освидетельствования какой-то ненормальной, противоестественной формы. Она была выше обычной кровати, по обе стороны от нее по диагонали крепились кожаные стремена. Юити подумал о чопорной даме средних лет и молодой леди с акробатической фигурой, которые только что возлежали на этом сооружении. В некотором смысле эта уродская лежанка была метафорой судьбы. Откуда возникла эта мысль? Даже при наличии конструкции подобной формы и бриллиантовое кольцо, и парфюм, и кимоно с раскиданными блестящими голубыми ракушками и розовыми стрелами были совершенно бесполезны и бессильны противостоять судьбе. Юити вздрогнул, когда представил Ясуко прикрепленной к этому непристойному холодному железу лежанки. Ясуко деликатно отвела глаза от кушетки и присела.