Он закрыл глаза. Грейс представила себе утро и ту сторону постели, на которой спал он — смятое, сбившееся, перекрученное белье, — и усомнилась в том, что Лэз смог бы так же искусно засвидетельствовать свое присутствие, как это делала она.
— Я так скучал по тебе. Все изменится — обещаю. Ты единственная, кого я по-настоящему люблю.
Он снова поцеловал Грейс и обвил ее руками. Она собиралась сказать ему, что он будто никуда и не уходил, но он уже спал.
Вспышка света исказила зрение Грейс, и все теперь в ее глазах отсвечивало зеленым, как в современном, урбанизированном Изумрудном городе. Но смерч, вызванный Лэзом, не мог оторвать ее от дома. Она уже была дома и теперь — не больше и не меньше, чем всегда.
Грейс положила голову на подушку и уставилась в потолок. Мужчина рядом с ней был не тем, кого она ждала. Она наконец вернулась к самой себе. Сном было то, чего она все это время желала, и теперь, когда оно пришло, Грейс могла с легкой душой расстаться с ним.
Рано утром Грейс выскользнула из постели, чтобы приготовить чашку чая и отнести кофе Хосе. Это стало ее ритуалом, но сегодня она сварила кофе в керамической кружке, которую Марисоль нашла в музыкальной шкатулке. Кружка была забита карандашными огрызками и круглыми резинками. Грейс понимала, что должна чувствовать себя раскрепощенной в своей упорядоченной квартире — в щелях не крылось больше никаких секретов, никаких чудес, никаких сюрпризов под кроватью, ничего не было потеряно по дороге, ни одно сокровище не осталось не открытым. Все на своих местах. Грейс должна была испытать нечто вроде катарсиса, но вместо этого чувствовала пустоту. Это был ее беспорядок, ее окольный, кружной путь. Просто до сих пор она этого не понимала.
Гостиная ослепительно сияла — елка и «дюро-лайт» мигали в унисон. Оставив их, она пошла в спальню надеть свои байкерские сапоги. Она постаралась не разбудить Лэза. Сон у него был крепкий. Грейс показалось, что в спальне пахнет как-то по-другому, она забыла об особой алхимии феромонов. Она приоткрыла на щелку окно и встала в дверях. Лэз был дома. Его ноги свешивались с кровати, смятая простыня была подоткнута. Часы лежали на ночном столике, ботинки и брюки валялись в углу, возле оттоманки. Стертые детали, не дававшие пищи воображению. Если бы Грейс не слышала дыхания Лэза, она вряд ли сказала бы, что он здесь.
Она вырвала страничку из одного из своих блокнотов. «Рада, что ты вернулся. Мне жаль, но я не могу остаться. Я здесь больше не живу. Грейс».
Она положила записку и свое обручальное кольцо рядом с орхидеей на столе в столовой и оставила возле них свою скульптуру женщины, встающей со стула, прямо в пятне света от «дюро-лайт». Потом взяла бабушкин платок вместе с принадлежавшим мистеру Дубровски экземпляром «Обломова» — уж на этот раз она его дочитает — и спустилась вниз отнести кофе Хосе, прежде чем отважно выйти на улицу под моросящий дождь — свободной, как никогда.