Бармен согласился присоединиться к ним, хотя предпочитал обычную содовую. Все трое чокнулись, и Грейс скрепя сердце выпила свой стакан до дна. Бармен ожидал вынесения вердикта.
— Отлично, — объявил Кейн.
Согласно их ритуалу, все питейные игрища начинались после первой предварительной дозы; при хорошей игре Грейс могла только пригубить следующую. В подобного рода играх Лэз был неумолим, но Кейн мог оказать ей снисхождение. Правда, она не была уверена, сможет ли оказать снисхождение ему, если напьется сама.
— Я начну, — предложил Кейн, потирая подбородок. Он напустил на себя глубокомысленный вид, как будто его следующее изречение могло изменить привычный лик вселенной. — Итак, — медленно начал он, — я никогда не снимался в кино.
Грейс, как и бармен, поднесла стакан к губам и сделала маленький глоток. Кейн притворился шокированным, оставив свой стакан на салфетке.
— А вот почему, Грейси, я и сам никогда не мог понять, — поддразнил он ее, наконец беря стакан.
Обычно Грейс единственная оставалась наполовину трезвой после этой игры, поскольку не принадлежала к людям, выходящим за рамки. Теперь никаких рамок не было.
— На этот раз тебе повезло, — согласилась она. И, на минутку задумавшись, сказала: — Я никогда не читала чужую почту.
Кейн рассмеялся.
— Нечистая игра, — сказал он, отпивая сразу чуть не полстакана. — У тебя что — наблюдательное устройство в моем почтовом ящике?
— Я всегда подозревала, что ты такой.
Кейн перевел взгляд с Грейс на бармена, который, как и она, не прикоснулся к своему стакану.
— Бога ради, это была всего лишь рождественская открытка. Да к тому же это вышло случайно, — пробормотал он, напуская на себя обиженный вид.
Настала очередь бармена.
— Я никогда никому не признавался в любви, чтобы затащить в постель, — сказал он с ухмылкой.
— Вот это уже лучше, — Кейн, казалось, повеселел. Он немного отхлебнул из своего стакана. — Но, по-моему, я тоже имел в виду что-то в этом роде, — добавил он.
Грейс поставила стакан на стойку, пронзив Кейна одним из своих самых испепеляющих взглядов, но чем дольше она на него смотрела, тем более неуверенной себя чувствовала. Разрозненные образы мелькали у нее в голове как стрекозы. Дело состояло не в том, что ей трудно было смириться с мыслью о связи Кейна с каким-то мужчиной, а скорее в осознании того, что сидящий справа от нее человек, которого она считала одним из своих ближайших друзей и который теперь со скучающим видом пригоршнями отправлял в рот орешки, скрывал от нее такую жизненно важную вещь. Оказалось, что она, в сущности, не знает его. Проглотить такой факт Грейс было тяжелее, чем выпить залпом тройной сухой мартини, что она и проделала. У Кейна отвисла челюсть.