— Передам, — заверила Грейс отца, наблюдая, как он удаляется по коридору.
Грейс проскользнула в полуоткрытую дверь спальни Берта и Франсин. Ноги ее утонули в толстом ворсистом ковре, когда она потихоньку прикрыла дверь за собой. Цветы, которые она принесла, стояли на туалетном столике Франсин возле окна среди живописной коллекции зеркал. Грейс не могла отделаться от мыслей о разговоре с отцом в коридоре. Самым скверным было то, что ей не столько было стыдно из-за своей лжи, сколько хотелось, чтобы отец записал шоу. Тогда она могла бы потом прокручивать его снова и снова, высматривая какую-нибудь зацепку, которая помогла бы объяснить, почему Лэз бросил ее.
На мгновение Грейс показалось, будто что-то движется среди цветов. Встревоженная, она подошла к кровати и зажгла ночник на столике. Она знала, что на этой стороне спит Франсин, потому что цоколь ночника был в форме фарфоровой девушки в юбке с кружавчиками. Ее дружок стоял на ночном столике Берта.
Маленькие статуэтки теснились на всех плоских поверхностях комнаты, как в витрине антикварного магазина. Грейс вспомнила про обручальное кольцо Лэза, лежавшее за ржавым баллоном с пенкой для бритья. Было так нехарактерно для нее забыть про годовщину собственного брака, когда все остальное она помнила чрезвычайно отчетливо.
Она посмотрела в окно, но увидела лишь свое чрезмерно загримированное отражение. Ее по-прежнему слегка подташнивало, и она решила было прилечь, но воздержалась, будучи не из тех, кто позволяет себе вольности в чужом доме. Вместо этого она присела на краешек кровати, чувствуя облегчение оттого, что наконец одна. Странное ощущение покоя охватило ее среди застывших статуэток. Грейс взяла одну из них, стоявшую рядом с лампой. Холодная и гладкая, она лежала на ладони Грейс — мать с ребенком, придерживая поля водянисто-голубых широкополых шляп, куда-то шли, возможно на пляж.
Грейс снова подумала о Лэзе и о первом Дне святого Валентина, который они провели вместе. Значок «Будь моим Валентином» по-прежнему красовался на ее лыжной куртке. Воспоминание об этом дне было отчетливым и ясным. Она легко могла вызвать в памяти любую деталь — прикосновение губ Лэза к ее губам, обжигающе холодный ветер, коснувшийся ее щеки. Она задумалась, помнит ли и он об этом тоже.
Потом на поверхность ее памяти всплыла другая деталь того дня, почти позабытая. Дело шло к вечеру. Небо стало темно-синим. Когда они шли к подъемнику, Грейс заметила молодую девушку в голубой куртке — она упала с сиденья и тихо плакала. Грейс встала на колени, чтобы помочь ей. Лэз стоял рядом, закрывая солнце. «Она уже достаточно взрослая, чтобы позаботиться о себе. Мы пропустим последний спуск», — сказал он, уводя Грейс к подъемнику, прежде чем тот успел закрыться. Лэз захлопнул металлическую подножку, и Грейс оглянулась еще раз, пока они поднимались к ясному синему небу.