Ему не привыкать проявлять хладнокровие в чрезвычайных ситуациях. В военных зонах прошло его посвящение в профессию. Тем, кто там не побывал, не понять.
– Когда все вокруг катится к черту, моя работа – делать фотографии.
– Я не сужу тебя, Кент. Мне просто любопытно.
Его разрывало от желания посоветовать ей заткнуться и не лезть не в свое дело и странным позывом все рассказать. Она оказалась единственным человеком, отказавшимся курить льстивый фимиам по поводу «Потерь». Сказала, насколько выбил ее из себя этот образ. Возможно, Сэди Блисс поймет.
– Да я вообще не хотел делать чертовы фотографии. Просто не мог выбраться из вертолета. Абсолютно был уверен, что скоро погибну в пылающем аде или от пули моджахеда. Нога дьявольски болела. Мне было совсем не до фотографий.
– Но ты их сделал?
Кент кивнул, вспоминая тот день во всех трагических красках.
– Наш пилот Джонни Либерман оказался заблокирован в вертолете вместе со мной. Он спросил, успел ли я снять все это.
Сэди вспомнила, что пилот вертолета скончался от ран в госпитале спустя несколько дней после катастрофы.
– Я сказал – нет. Я не делал проклятых фото. Я не мог даже понять, о чем он меня спрашивает. Не знал, где моя камера, и, честно говоря, меня это мало волновало.
– Но ты нашел ее?
– Джонни настаивал, что это мой долг. Приказал мне, сказал, что люди должны знать и о такой войне. Что вертолеты взрываются, погибают хорошие парни. И одно дело слышать о потерях живой силы в новостях, видеть дымящееся облако в отдалении, а другое – прочувствовать гарь, смрад и боль этого ада.
– И ты начал снимать?
– С моего места было видно немного. Обломки вертолета, пустыня и небо.
– И Дуэйн Джонсон.
– Да. Его отбросило совсем рядом, и я видел, – Кент прикрыл глаза, в сознание снова ворвались предсмертные крики мальчишки, – видел, как жизнь медленно покидает его глаза. Он звал мать. Он был испуган и не хотел умирать в одиночестве. Я пытался вылезти из вертолета, освободиться.
– Но не смог, – прошептала она.
Звезды подернулись влажной пеленой, он внезапно осознал, что пелена эта в его глазах.
– Все, что я мог, – делать фотографии.
Сэди взглянула ему в лицо. Заметила повлажневшие глаза. И едва ощутимо поцеловала. Что еще она могла сделать? Как можно пережить такую трагедию и остаться прежним человеком? Какие-то вещи невозможно изменить словами, в ее силах лишь обеспечить комфорт и утешение.
– Мне жаль. Так жаль, – пробормотала Сэди, снова целуя его в губы.
Кент поцеловал ее в ответ, запуская руки в ее волосы, прижимая к своей груди, дрожа от боли и муки, которую держал в себе все эти два года. Ее губы были сладки, ему хотелось потеряться в ней, в ее теле, вскриках и вздохах. Хоть одну ночь не думать о Дуэйне Джонсоне и этой фотографии. Во имя жизни.