— Варенька, не слушайте и не верьте ему, — поспешно сказал Брюсов, улыбаясь. — Он наговаривает на себя.
— Вот еще!.. — не понял боец.
— Наговаривает, наговаривает, — настаивал Геннадий Львович. — Поверьте, Варенька, есть у него душа. И, наверное, хорошая, потому как откровенная.
Козазаев сообразил наконец, о чем он хлопочет. Глянул на Варвару, и взгляд его был тепл и немного виноватый.
С улицы послышались громкие женские голоса. Пирогов живо оглянулся на дверь, ожидая шагов по ступеням. В последнее время он почти уверовал, что попал в полосу несчастий и неудач. Но на этот раз голоса стихли, удаляясь. Корней Павлович вздохнул с облегчением, сел удобней, возвращаясь к разговору, спросил:
— Надолго?
— На две недели.
Пирогов вздохнул. Невероятное дело — две недели отпуска. Хочешь — спи, хочешь — книжки читай. «Затерянный мир». Или ходи на свидания… Понятно, мина та могла упасть чуток в сторону. На спичечный коробок в сторону. Но ведь не упала. Лишь руку вот… Так что отпуск на поправку — законный. За рану, за тот страх быть убитым… И все-таки неправдоподобно звучит это по военному времени — отпуск.
Внимательно оглядел красноармейца, вторично отметил: рослый, плечи развернуты широко, округлые — полны рукава силушки. Глаза темные, строгие.
«Мне бы пару таких парней, — подумал Корней Павлович. — Пробежаться бы с таким Коченевским соленым распадком, поискать того шустряка, что солью балует… Соль и машина — цепочка…»
— Слушай, боец, а не заржавеешь ты за две недели лежания? — спросил осторожно.
— Так не каплет ведь!
— Над тобой не каплет. А над Варварой — каплет.
Павел недоуменно повел плечом, ожидая молча подробностей.
— Я в том смысле, что не могу ей отпуск дать, — продолжал Пирогов. — Даже на один день не могу. Работы накопилось — не передохнуть.
— Ширмачи, что ли, донимают?
— Разное, — уклончиво ответил Корней Павлович.
— У нас политрук был, так он говорил: сказал «а», скажи и «б».
— А «б» у меня такое: редко видеться придется вам… Понимаю, не о том бы речь вести, но такова правда. Пестова очень занята.
— Это все «а», — перебил боец. — Трудно, некогда… Ты скажи, какой выход.
— Выход? Выход один: иди на две недели ко мне работать.
— Я? Да что я умею?
Пирогов засмеялся.
— Варвара, конечно, родилась милиционером… Ты ж фронтовик! У тебя же опыт… Решительность… Отвага… Мне такой именно нужен. Пару пакостников подобрать в горах надо. Не с девчатами ж идти мне на них.
Козазаев молчал. Больно уж неожиданно получилось все. Брюсов тоже, как ломик проглотил, пялил выпуклые глаза на Пирогова… Варвара сидела не дыша, будто речь не о Павле шла, а о ней самой.