Он проехал почти до моста через Челкан, озирая обочины, просматривая каждый куст, каждую маленькую рощицу сбоку от дороги. Ему по-прежнему не попадались следы ходка. Наверное, Полина с ребятами заезжала у устья Челкана, решил он. Сейчас Челкан был неглубокой прозрачной речкой, струящейся, именно струящейся между камнями неширокой студеной водичкой. Однако мост через него был второй по величине в районе. Первый висел через Урсул на въезде в Ржанец.
«Хорошо, что машина не дошла сюда, а то наделала бы де-лов…» — подумал Корней Павлович.
Перед самым мостом Пирогов разглядел все-таки четкий рисунок колесных шин. Здесь ходок поднялся на тракт… Вывод: не мог Пирогов просмотреть следы возле машины. Что-то не так просто там, как показалось в первый вечер. Ой, не просто! Сладко в рот, да горько вглот… Горько.
В приемной райотдела его дожидалось несколько женщин. Две из них плакали, две сидели, привалившись плечом к плечу. Сразу три женщины стояли перед ними, скорбно молчали. Над всеми возвышался Брюсов, жестикулировал, говорил возвышенно, торжественно, но его, похоже, не слушали.
— Товарищ лейтенант, — дежурная шагнула навстречу Пирогову. — Несчастие случилось.
Женщины окружили Корнея Павловича. Заговорили, запричитали все разом. Пирогов ничего не понимал. Сначала ему показалось, что они пришли Брюсова вызволять. Ведь прокурору нажаловались они, ленинградки, благодарные доброму попутчику. А здесь из семи женщин две были с тою поезда. Пирогов хорошо запомнил их.
— Ти-хо! — крикнул он, устав поворачивать голову во все стороны. — Говорите одна кто-нибудь.
Женщины разом замолчали. И тогда приблизился Брюсов.
— У них большая беда, — сказал немного запальчиво.
— Геннадий Львович, мне не нужны переводчики. Говорите вы! — обратился к ленинградке.
— Дети пропали… Три мальчика и малявка…
«Вот этого нам и недоставало!» — подумал Пирогов, но вслух сказал.
— Успокойтесь.
— Хорошенький совет! — возмутился Брюсов. Будь это кто-нибудь другой, Пирогов вспылил бы, оборвал резко. Это он умел делать, когда кто-то без спросу лез в его дела. Но перед ним стоял не кто-то другой вообще, а человек, которого он очень хотел понять Сам. Поэтому Корней Павлович погасил начавшийся было взрыв, ответил сдержанно:
— Помолчите.
— Надо же что-то делать… Вы поймите состояние матерей.
Пирогов решительно направился к кабинету. Обошел заявительниц, оглянулся, спросил:
— Когда потерялись?
— Мы с ночи пришли, а их уже нет.
— Не бродят ли они по деревне?
— Они оставили письмо. — Ленинградка протянула листок бумаги. — Просят не волноваться… Целуют…