Ида, пожелав мне спокойной ночи, вышла. Только жалости не хватало. Он злой, жестокий, он меня унизил и обидел. В голове всплыл образ мужчины. А еще у него красивые серые глаза и ямочки на щеках. Жаль только, что смеется он нечасто. От смятения чувств я не знала, куда себя деть.
— Кузь, ну где ты лазишь?! — воскликнула, едва кот протиснулся в комнату через приоткрытую дверь.
— Гулял. — Кот замер, так и не поставив левую лапку на пол — ожидал моих обвинений.
— Поздно уже, а ты гуляешь, — продолжала ворчать, поправляя складки на одеяле.
— Если у тебя плохое настроение, — к коту вернулась его флегматичность, и он, медленно прошествовав по комнате, с разбега запрыгнул на кровать, — то не нужно срывать его на мне.
— Я не срываю, — проворчала, отобрав маленькую подушку, на которую уже собирался умоститься кот.
— Отсутствие личной жизни у тебя не означает, что и у меня ее нет.
— Ты какую-то кошечку нашел?
— Скорее кошечек, — хихикнул Кузя, а выражение мордочки стало мечтательным. — Так, присмотрелся, произвел фурор, прощупал почву.
— А пока прощупывал, умыкнул пару сосисок? — развеселилась я, представив напыщенного кота среди хвостатых барышень в ближайшем к замку городишке.
— Вот за что тебя люблю, так это за проницательность. А как твои успехи?
— Нормально, — буркнула я, а радость поубавилась.
— Уууу, как все запущено, — нахмурился кот. — А что на завтра придумала? Как будем досаждать твоему муженьку?
— Никак.
— Запал закончился? — удивился Кузя.
— Фантазия, — парировала я, не желая вдаваться в подробности.
— Не верю. В жизни не поверю, что у тебя идеи иссякли. Давай, — подбодрил меня пушистик, — придумаешь — я тебе памятник поставлю.
— Гранитный?
— Шоколадный. И красиво, и в моменты депрессии погрызть можно. Ладно, давай уже спать, а то кухарка утром обещала мне сливок свежих отлить, а такое я пропустить не могу!
— Обжора, — улыбнулась, чувствуя, как пушистая тушка прижалась к правому боку.
— И этим горжусь. Хорошего тела должно быть много, — парировал Кузя и засопел, а я еще долго не могла сомкнуть глаз, вспоминая события прошедшего дня, прокручивая в памяти слова Алекса и Аделаиды, пока под утро меня не сморил сон.
Вполне естественным было то, что проснулась я разбитой и уставшей, голова болела.
— Ваше величество, вы спуститесь на обед? — после звонка колокольчика на пороге возникла служанка. Новая. Они по дням меняются?
— Обед? Сколько сейчас?
— Без четверти двенадцать.
— А где мой муж? — опасливо поинтересовалась я. Не хотелось его видеть, пока мои растрепанные чувства не были в норме.