- Зря мой госпожа злится, злой баба отдали маджритам. Самый худой, самый злой племя. Баба не человек. Работать, спину гнуть, мужа ублажать, гостей мужа ублажать, врага мужа ублажать, если муж решить мир с врагом быть. Детей рожать, снова работать. Детей брать мать племя, один ее маджрит уважать, жена нет. Лучше смерть, чем жена маджрит. Велик хан и суд его, - Хаят коснулась лба рукой.
- И хан не пожалел свою звезду? - спросила я.
- Янсылу кричать, плакать, хан не слышать слез злой баба, - ответила Хаят.
Все это произошло в течение двух дней, оперативно.
- Сколько же я была в отключке? - задумчиво поинтересовалась я.
- Шесть дней. - вставила Айша.
Оказывается, в себя я за эти дни приходила, но ненадолго и никого не узнавала. Сегодня первый день, когда мой разум решил ко мне вернуться. Я выругалась столь витиевато, что обе служанки смущенно потупились. Некоторое время ушло на осознание всего произошедшего. В конце концов, я почувствовала удовлетворение. Может я тоже злой баба, но меня радовало, что больше никто не пострадает от мегеры и ее прихвостней.
- Что желать госпожа? - спросила Айша.
- Помыться и поесть, - это были основные желания. - А еще убраться отсюда.
- Хан сказать, что госпожа теперь жить здесь, - ответила Хаят. - Мы жить рядом.
- А как там мои подруги? Они не пострадали? А Кан? - забеспокоилась я.
- Хан решить оставить Кан, - сказала Айша.
- А девочки?
- Их не трогать, они защищать сердце хан, - улыбнулась Хаят.
Я перестала улыбаться и хмуро взглянула на нее.
- Какое еще сердце?
- Ты сердце хана, - развеселилась служанка.
Я промолчала, не желая сейчас думать об этом. Для начала утолим насущные потребности, а потом уже будем решать, как жить дальше. Сердце хана... Самодовольная улыбка выползла на лицо, но я ее быстро задавила, напомнив себе, что у хана есть еще сто сердец.
Последующие два дня я видела хана лишь урывками. Он забегал справиться о моем здоровье, приносил что-нибудь вкусное или очередной отвар, и снова исчезал. Иногда я слышала его голос, доносившийся из кабинета, расположенного так, что стоя у окна можно было слышать, а иногда видеть повелителя и его посетителей, если они выходили на балкон. Я изо всех сил давила в себе все более разгорающиеся новое для меня чувство, уговаривая себя, что я все равно уйду, а он останется со своим гаремом. И когда я вернусь домой, Таймаз снова станет моим врагом. От этой мысли становилось тяжело дышать. Впрочем, от мысли, что однажды я расстанусь с черноглазым повелителем степняков, в груди вообще появлялась огромная дыра, но и это я упорно давила, не позволяя задумываться о том, что для меня значит хан. Останусь, стану одной из многих. Уйду, не потеряю уважения к себе... всего лишь потеряю часть души.