К концу нынешней войны будет, может быть, открыто средство для более простого и действительного уничтожения проволоки на расстоянии. Это средство может, однако, легко устареть к следующей войне, – тогда оно пойдет с молотка… Не приходится ли сделать вывод, что войны происходят слишком редко для нынешней техники».
«Что? – взревел про себя доктор, он был возмущён концовкой статьи до глубины души. – «Войны? Слишком редко?», «Пойдёт с молотка?», может, ещё сдать в ломбард? В утиль?»
Он стал вертеть газету, нет ли продолжения, но продолжения не было, и от ненависти к прочитанному он бросил газету, резко встал и вышел на воздух. Было темно, хоть коли глаз, и тихо. Выйдя со света, Курашвили на секунду ослеп, но через некоторое время увидел под ногами снег. Ногам в смазанных салом сапогах было сухо и тепло, и он осознал, что его не кусает эта сволочь – вошь. В Риге он отмылся в госпитальном душе, продезинфицировал одежду и купил шёлковое бельё и сейчас себя чувствовал нежно и уютно, как на лыжной прогулке в Подмосковье, где-нибудь в Царицыне или в Кунцеве, если бы не эта статья, которую он уже обозначил для себя как подлую. И вдруг его как будто бы толкнули в спину: «Да нет же! Не может такого быть! Надо перечитать концовку! Автор просто издевается над всеми, начиная с мыслителей войны, над теми, кто её замыслил и изобрёл, и над нами, её насекомыми, как мы повисаем на колючей проволоке. Надо перечитать!»
Он вернулся, повара на корточках сидели у печки, и Клешня держал в руках газету. Он подошёл, они вскочили, и Клешня её протянул. Курашвили оглядел поваров, посмотрел им в глаза и увидел, что они ничего в ней не нашли, а если бы и нашли, то ничего бы не поняли – в глазах стоял вопрос.
«Олухи! – с возмущением подумал доктор. – Бараны! Остолопы Царя Небесного, так никогда вы ни черта и не поймёте, сермяга российская! Не ко времени это ещё вам!» Он выдернул газету из рук Клешни, подошёл к лавке, допил остывшую противную жжёнку и ушёл.
* * *
Вяземский наконец-то остался один, если не считать дежурного телефониста. Его можно было не считать.
В углу штабного блиндажа, в шесть накатов с деревянным полом и обшитыми досками стенами, подпёртого под потолок пятью в ряд толстыми брёвнами и с большим столом посередине, стояла субтильная, почти детская рождественская ёлочка. Почти, потому что на ней висели совсем не детские игрушки. Драгуны их сами придумали и сделали в подарок командиру и своим офицерам из разных металлических штук: гильз, обточенных блестящих осколков; висели, правда, несколько конфет в серебряных фантиках, навершием была Вифлеемская звезда, хитро сработанная из баночной жести кузнецом № 1-го эскадрона Петриковым.