И вот здесь мой рассказ начинает двигаться по главной колее, по мере того как растворяется в небе последний дымок старого паровоза и затихает эхо его свистка, а сам паровоз исчезает вдали, уходя по боковой ветке, по которой я больше никогда не ездил.
В автобусе, отправлявшемся в лагерь «Орлиное крыло», среди группы больших мальчиков, сидел Поль Франкенталь. Да, вот это была неожиданность! Мистер Уинстон не сказал мне, что Поль едет в тот же лагерь, а сам Поль, с тех пор как мы переехали на Лонгфелло-авеню, в школе делал вид, что не замечает меня. В автобусе он снова притворился, что он меня не видит. Когда я, проходя мимо, махнул ему рукой, он отвернулся и с прежней олдэс-стритской самоуверенностью продолжал что-то рассказывать о бейсболистах Бэйбе Руте и Луисе Гериге, снова повторяя свою старую выдумку, что его отец с ними знаком.
Один из слушателей Поля, красивый мальчик с густой курчавой черной шевелюрой, недоверчиво измерил Поля чуть прищуренными глазами, насмешливо скривив верхнюю губу. Он сидел у открытого окна, сцепив руки; на нем были длинные брюки, светлые клетчатые носки, щегольской пиджак и галстук. Я увидел, как этот мальчик поднял к лицу руки, сложенные лодочкой, а затем выдохнул в окно струйку дыма. Уф! Поль Франкенталь, случалось, тоже покуривал иногда на школьном дворе. Но делать это в автобусе, под самым носом у воспитателей! Кто мог быть этот парень? Я прошел дальше по проходу. Так я впервые мельком увидел ныне прославленного писателя, запечатлевшего в своих произведениях жизненный опыт американского еврейства.
Автобус прибыл в лагерь около полудня, и все мы, еще в нашей городской одежде, строем прошагали в столовую. Я хорошо помню нашу первую трапезу в этом огромном гулком деревянном строении: ростбиф с картофельным пюре и зеленым горошком; а лучше всего я помню, как я удивился, увидев на столах кувшины с молоком и масленки. Поскольку я надеюсь, что эту эпопею прочтет широкая читательская масса неевреев, я должен объяснить, почему это меня удивило. Мы, религиозные евреи, никогда не едим мясные продукты вместе с молочными. Никогда! Запрет на это содержится в Торе, и он подробно истолкован в Талмуде. Моя мать держит особую посуду для мясных продуктов и особую — для молочных. То же — моя жена. То же, кстати сказать, и моя сестра Ли. Свою страсть к омарам, лангустам и устрицам она удовлетворяет вне дома, но на кухне у нее посуда для молока хранится отдельно от посуды для мяса. И вот — на тебе! — школьники и воспитатели, приехавшие в лагерь «Орлиное крыло», намазывали хлеб маслом и обильно запивали ростбиф молоком.