Столы были накрыты в пустовавшей квартире, этажом выше нашей: на них красовались разнообразные аппетитные блюда, прохладительные напитки и бутылки с бабушкиной настойкой; но гвоздем программы была, конечно, кишка. Она извивалась по всей квартире, как пожарный шланг: воистину, такой кишки белый свет еще не видывал. Все ее превозносили, как могли. Мне была предоставлена честь первым отрезать от нее для себя кусок, и когда я это делал, кишка стала судорожно извиваться, выпуская сок, под громкие крики восхищения всех гостей. Кишка была съедена до последнего дюйма, и потом на Лонгфелло-авеню целую неделю только и разговоров было, что о ней. Так что мамин труд явно не пропал даром.
А какая торжественная церемония состоялась в синагоге! Мама превзошла сама себя. Бедная тетя Соня, бедный кузен Гарольд! Им такое и не снилось. Когда я говорю «мама», я, конечно, имею в виду и папу. Он грандиозную сказку сделал былью и сам, видимо, упивался этим не меньше меня.
Начать с того, что мама сумела заполучить кантора Левинсона и его хор. Как я могу объяснить, что означало для жителей Бронкса иметь на «бар-мицве» самого Левинсона — великого кантора из старого галута, напевшего в Америке множество популярных пластинок и пользовавшегося таким успехом, что ни одна синагога не могла себе позволить нанять его на целый год? И вот сам Левинсон собственной персоной поет в скромном подвале Минской синагоги, в своей внушительного вида сиреневой канторской шапке с помпоном, в своем просторном «талесе» с расшитым золотыми блестками воротом, со своим хором из двенадцати человек, облаченных в лиловые мантии. Зрелище было просто потрясающее. Но это было еще не все. Маме удалось заполучить и широко известного проповедника — Белостокского магида. И представьте себе, все эти суперзвезды обошлись дешевле, чем банкет в «Шато-де-Люкс», — включая американские и еврейские флажки, воткнутые в грейпфруты, — и, конечно, не шли ни в какое сравнение с банкетом.
Особенно милое впечатление производили флажки. В еврейской школе у мар Вайля было около сорока детей, а папа был главой школьного комитета, так что привести этих сорок учеников в синагогу в качестве статистов не составило никакого труда. Перед началом церемонии все сорок учеников расселись на первых двух рядах, мальчики и девочки отдельно, держа в руках флажки. Я сидел на возвышении у восточной стены между папой и Белостокским магидом. Синагога была набита битком, словно в Йом-Кипур, потому что вывешенное снаружи громадных размеров объявление сообщало на идише и по-английски, что на «бар-мицве» Израиля-Дэвида Гудкинда будет петь кантор Левинсон и произносить проповедь Белостокский магид. Мама позаботилась обо всех деталях, и она хотела быть уверена, что зал будет полон.