— Что это у нее семь пятниц на неделе?
— Такая уж у меня девочка, — ответил я, вылезая из машины. — Спасибо, что подбросили.
— Она самая чудесная девушка, какую я встречал, — сказал Эйб озабоченно. — Она совершенно поразительна. Просто голова кругом. Когда она хочет, она ужасно красива и чертовски мила. Но, Боже правый, у нее такая каша в голове! Где вы были, когда она росла?
— Вот что я вам скажу, Эйб, — ответил я, облокотившись об открытое окно машины. — В нашу пору быть еврейским отцом ох как непросто. Запомните это.
— Вот как? А я, значит, тоже из куотовской школы?
— Вы — нет. Вы — здесь. Я давно уже сказал вам, что я вам завидую. Это и теперь так.
— Ну, так вот что я вам скажу, — ответил Эйб. — Легче легкого — сидеть на Уолл-стрит и завидовать мне, который сидит на улице Ибн-Габироль. Вы тоже это запомните.
— Вы имеете в виду, — сказал я, — что я американский еврей? Это так, я и не отрицаю.
Он крепко пожал мне руку.
— Шалом, шалом! — сказал он и отъехал. По дороге в Иерусалим я все время спал в такси.
* * *
Так прошла моя поездка в Сдэ-Шалом. Скоро я снова окунусь в аэропортовое сумасшествие и полечу домой — один. Без Сандры. Я уже попрощался с мамой, которая довольно бодро себя чувствует, учитывая все, что с ней произошло. Сейчас она легла немного поспать.
— Скажи президенту, чтоб хорошо относился к Израилю, — сказала она сонным голосом, когда я уходил, — и Бог хорошо отнесется к нему.
Мой самолет отправляется через четыре часа. Такси уже заказано. В аэропорт нужно прибыть очень загодя — для личного обыска и осмотра багажа. Израильтяне ведут себя при этом очень учтиво, но у вас почти нет шансов пронести с собой в самолете компании «Эль-Аль» даже перочинный ножик, не говоря уж о бомбе или гранате. Это лишний раз напоминает вам, что Израиль находится в состоянии войны со всеми странами, с которыми он граничит. Эйб Герц прав: это совершенно не видно, если вы сидите в тель-авивском «Хилтоне», где холеные американцы потягивают превосходное израильское красное вино и уплетают кошерные ростбифы из канзасской говядины, или если вы поднимаетесь на гору Синай, или даже если посещаете Иерихон, Хеврон и Шхем — места, в которых евреи не сумели создать свои поселения несколько лет назад. Когда вы ходите, глядя на спокойных, неподвижных арабов, они все еще кажутся туристскими достопримечательностями, хотя в последнее время я при этом чувствовал себя слегка неуютно.
Сейчас я сижу при полном параде — в костюме и при галстуке — на балконе своего номера, выходящего на Старый Город, и жду заказанного такси. На рассвете я, поспав час или два, пошел помолиться у Западной Стены. Даже в такую рань на обратном пути, на подъеме через арабский базар, я весь взмок. Как мирно ни выглядят арабские торговцы, мне всегда среди них немного тревожно. Потом я проделал небольшую прогулку по новому Иерусалиму — по религиозному кварталу под названием Геула, что значит «искупление». Когда я шел мимо небольших лавочек и лотков со съестным, я вдруг задним умом понял, почему мне нравятся такие прогулки. Для меня Иерусалим — это Олдэс-стрит. Никак иначе мне это не выразить, даже если написать тысячу слов.