Мы сидели у нее на кухне — миссис Франкенталь и я. Вошел Поль, запыхавшийся после того, как взбежал по лестни-це на пятый этаж; он вспотел и хотел пить. Миссис Франкенталь предложила ему стакан молока.
— Вместе с кофе, — командирским тоном сказал Поль.
Миссис Франкенталь дала ему кофе, пополам разбавленный молоком. Поль выпил, поглядывая на меня с презрительным торжеством, и снова убежал играть на улицу, полную стольких увлекательных нечестивостей. Миссис Франкенталь предложила и мне выпить молока. Я согласился. Печенья. Я согласился.
— Добавить кофе в молоко? — спросила она с белозубой улыбкой.
— Нет, спасибо, миссис Франкенталь.
— А вот Поль любит кофе с молоком.
— Мне мама не разрешает.
— О! Хорошо, возьми молоко и печенье в гостиную.
Я пошел за ней в гостиную, выходившую окнами на улицу, захватив с собой свой стакан молока и очень вкусное шоколадное печенье с начинкой из пастилы. Такое печенье я мог есть только у Франкенталей: может быть, потому-то я так любил бывать у них на кухне. Мама пекла печенье сама. Она объясняла, что магазинное печенье вредно для здоровья, да к тому же нет никаких гарантий, что оно не испечено на свином жиру. Но я быстро учился не тревожиться о нечестивых ингредиентах в печенье и конфетах. Греховная Америка!
— Значит, мама запрещает тебе пить кофе? — сказала миссис Франкенталь, устраиваясь рядом со мной на длинном мягком диване.
— О, да.
— Только кофе?
— Нет, еще и чай.
— Неужели? И что-нибудь еще?
— Конечно. Еще много чего.
— А что еще тебе запрещают есть, Дэвид? — спросила миссис Франкенталь, улыбаясь, как Бабушка в сказке «Красная Шапочка».
Сцепив пальцы на затылке — так, как, я это видел, часто делали взрослые мужчины, — я откинулся на диване и принялся рассказывать миссис Франкенталь о суровых запретах в доме Гудкиндов. Моя основная мысль заключалась в том, что мама морит нас с сестрой голодом, чтобы исправить наш характер. А миссис Франкенталь все называла и называла разные кушанья и напитки. И я все отвечал, что, дескать, нет, нет, нет, нам нельзя есть и то, и это, и вот это; и с упоминанием каждого нового запретного продукта миссис Франкен-галь становилась все более смиренной и преисполненной восхищения перед маминым нравственным величием. Я был на седьмом небе, когда сидел, откинувшись на диване и сцепив пальцы на затылке, и потрясал эту взрослую женщину каждым своим словом.
— А хлеб тебе есть разрешают?
— Немного. Может быть, один ломтик в неделю.
— Неужели? Только один ломтик хлеба в неделю? Ты уверен? Не больше?
— Конечно. Иногда даже меньше.