Так что в течение некоторого времени у нас за ужином даже о делах в прачечной не говорили столько, сколько о «Бобэ», о дяде Велвеле, о шифскартах, визах, паспортах, денежных переводах и Эллис-Айленде — и больше всего о денежных переводах для дяди Велвела. Дядя Велвел был выше головы занят улаживанием своих долговых обязательств, подкупом советских служащих, оформлявших выезд за границу, покупкой одежды и другого багажа, необходимого для путешествия; и он все просил еще и еще денег. Вывоз «Бобэ» из Советской России прошел как по маслу, но вывоз дяди Велвела все больше и больше влетал в копеечку. То и дело от него приходило очередное письмо или телеграмма, и после этого в Минск отправлялся очередной денежный перевод. Наконец все было улажено. Отчаянная попытка мамы устроить так, чтобы они отплыли на одном пароходе из Риги, не удалась, но дядя Велвел заказал себе билет на пароход, уходивший через три недели после бабушкиного.
И вот «Бобэ» прибыла. Мы с Ли, пялясь сверху вниз в узкий пролет лестницы, смотрели, как она тяжело поднималась со ступеньки на ступеньку, опираясь на папину руку. Наше первое впечатление было, что это — маленькая хромая старушка в парике, робко улыбающаяся из-под рыжего мехового воротника. Она вошла в квартиру и сразу же заговорила на галутном идише, да и потом она ни на каком другом языке никогда не говорила. И она поселилась у нас. Другого выхода не было. У дяди Хаймана не было свободной комнаты, а дядя Йегуда как раз незадолго до того прервал с нами дипломатические отношения, обозлившись за то, что папа позволил очередному алчному банку донимать его векселями. Ну, ладно, в конце концов, это было всего лишь на три недели, пока прибудет дядя Велвел. Мама уже присмотрела квартирку, в которой можно было отлично поселить дядю Велвела с «Бобэ».
Мама с папой приняли «Бобэ» по-царски: они отдали ей свою собственную спальню, а нас с Ли выселили с диван-кровати в гостиной и отправили спать на кухню: Ли на раскладушке, меня — на полу. Ну что ж, в тесноте, да не в обиде — хотя дух в квартире был тяжелый. Я имею в виду дух в самом буквальном смысле слова, ибо «Бобэ» натиралась какими-то привезенными с собой жидкими мазями, которые помогали от ревматизма, и запах этих мазей я, казалось, ощущал даже в школе, хотя, наверно, это был обман обоняния. Но мама все повторяла и повторяла, как заведенная, что это ведь только на три недели, на три недели, на три недели.
Ну так вот, прошло три недели, и мы с Ли отправились вместе с родителями встречать пароход, на котором должен был прибыть дядя Велвел. Мы стояли на причале у поручней и смотрели, как с огромного проржавевшего судна сходят на пристань семьи иммигрантов. Мама то и дело вскрикивала: