– Не преувеличивай.
– Просто ты ни разу не попадала в сферу интересов Иннокентия Германовича, вот и не сталкивалась с этой стороной его натуры. А мама одно время посвятила жизнь моему воспитанию, так что я знаю, о чём говорю. Если б не рождение сестрёнок и отсутствие у меня понимания своего жизненного предназначения, фиг бы она меня живым отпустила. Да, кстати, о живых. Тебе не показалось странным, с чего бы это Иннокентий Германович так легко ел мазь, раз не в курсе последствий? Долг врача, понятно, но твой папа не производит впечатления альтруиста. Ещё раз извини.
– Угу, – неохотно согласилась Лена.
– Лично я отнюдь не уверен, что он выложил все карты. Потом, Лен, он собирается меня везти к своему пациенту, сказал, что раньше часто пользовался его помощью.
– И чё? Это как раз нормально, у папы полгорода друзей и пациентов, среди них есть самые разные люди.
– А где он вообще работает?
– Понятия не имею. Не в России. В основном. Кажется.
– Ты не знаешь, где работает твой отец?!
– Чаще всего я не знаю, где он живёт. Он не говорит, я не спрашиваю, с детства так привыкла.
– Прикольные у вас отношения.
– Папа интересно устроен – ему не хочется задавать вопросов. Вот ты спросил, как он тебя тогда вытащил, и откуда у него царапины на лице?
– Не спросил, – помолчав, отозвался Рома. – В голову не пришло. Что-то мне всё больше хочется сдаться родне. Упечёт меня Лидка в дорогущую клинику, там хоть номинально будет понятно, кто врач, кто – пациент…
– Не вздумай! – заорала в трубку Лена. – Лидка протреплется мамаше, та тебе таких специалистов подберёт, овощем станешь! У мамаши по медицине пунктик, ей только подвернись.
– Тогда поехали с нами! У меня от бессонницы мозги в смятку, Иннокентий Германович с пациентом меня загрузят, и кранты. Очень прошу, поехали!
– Хорошо, но послезавтра. Дотерпишь?
***
– Вот какому психу стукнуло красить забор зелёнкой? – процедил Рома, пытаясь прикурить сигарету от окурка предыдущей.
С некоторых пор его мутило от любой разновидности зелёного, летом это особенно удобно. Правда, единственным по-настоящему зелёным пятном на данной сельской улице являлся упомянутый забор.
– Тут и живёт псих, – напомнила Лена мягко, вынула сигарету из Роминой трясущейся руки, раскурила и вставила в рот страдальцу.
Рома тихонько заскулил. По части багровости глаз он мог без шума и пыли обставить самого заядлого вурдалака.
По обе стороны растрескавшейся на солнце дороги тянулись заборы, яблоневые ветки и собачий лай. Воздух жужжал – то ли от насекомых, то ли от жары. Бабка вышла по своим бабковым делам и принялась пялиться на Лену с Ромой, мыкавшихся возле маленькой машины Иннокентия, изящной, словно бальная туфелька. В серебристых изгибах преломлялись яблони и заборы. К бабке присоединился мальчик лет трёх, потом другая бабка. Пришла пожилая собака в клочной шубе. На скамеечке устроился толстяк, затянулся папиросой, рядом села толстая молодая женщина в трениках с младенцем на руках. Положения становилось мучительным.