Они сидели на диване, над которым плющ раскинул свои длинные зеленые плети. Он воплощение воли к жизни. Он хочет стать как можно длинней, он тянется во все стороны, цепко хватаясь за нити и палочки, и человек делает так же. Он точно так же жаждет быть. С одной лишь разницей: у него есть мозг и он думает о цели своей жизни, тогда как его единственная цель – быть. Он и есть эта цель, тогда как все прочее – продукт его разума, не принявшего очевидное и отталкивающего свою природную сущность. Как же так? Разве нет высшей цели? Бога тоже нет? Это пугает. Это ужасно. Хочется забиться поглубже в свою кроличью норку и не думать об этом. В конце концов ты или смиришься с истиной и успокоишься, и даже воспрянешь духом, или будешь очень несчастен, или вернешься в то время, когда ты думал, что есть надфизиологический смысл жизни и твои страдания не бесцельны. Ты вернешься к своему Богу. И, конечно, он примет тебя, своего блудного сына, и простит, так как это твой личный Бог, которого ты то и дело подлаживаешь под себя. Он не откажет тебе, пока ты в него веришь.
– У тебя здесь целая оранжерея, – сказал он.
– Я обожаю цветы. Они живые и все чувствуют. А букеты я не люблю, в них цветы мертвые. – Она сделала паузу. – Хочешь посмотреть фотографии? Покажу тебе Игоря, он у меня чудо в перьях.
– Да.
Она достала из шкафа фотоальбом и села рядом с ним, колено к колену:
– Ты листай, а я буду комментировать.
Его мысли смешиваются с теплом ее тела, и так трудно собрать их последовательно и просто смотреть фотографии. Тот поцелуй – он ведь был. Он целовал эти губы. Что же это такое? Где он? Зачем? Что еще будет?
Со страниц фотоальбома ему улыбаются Лена и ее сын. Игорю четыре года, и он очень похож на мать: глаза, губы, улыбка – она. Только он белокурый. В отца? Его фотографий в альбоме нет, как нет его в их жизни.
Вскипел чайник.
Сделав два черных кофе, Лена принесла армянский коньяк (четверть бутылки) и хрустальную вазочку с конфетами.
– Прошу вас, сударь! Смешивайте коктейли!
Он выполнил просьбу дамы. В итоге кофе стал крепче и ароматней, с терпкими карамельными нотками.
– За что будем пить? – спросила Лена.
– За удачу?
– И за нас.
– Отлично!
Они осторожно соприкоснулись кофейными чашками, словно это были бокалы, и улыбнулись.
Дзинь!
Он сделал глоток, еще один, а между тем чувствовал, как все настойчивей и болезненней становится мысль о том, что скоро ему идти. Еще минут десять-пятнадцать, и все. Останутся только воспоминания об этом сказочном вечере, когда они были вместе, так близко.
Десять минут одиннадцатого. Пора. Ничего между ними не будет. Ничего не может быть. В конце концов разве готов он разрушить свой мир, целый мир, а взамен получить неизвестность и еще груз чувства вины на плечи? Оно и сейчас с ним, так как он здесь, а не дома. Когда он вернется к Оле, то обманет ее (она поверит, можно не сомневаться) и почувствует сиюминутное облегчение, которое уже через мгновение выродится в монстра.