Анандо приехала вместе с Бикки Обероем, владельцем всех Оберой отелей. Хасья и Анандо подружились с ним еще в Дели. Это именно он вовремя помог Ошо. Анандо и Бикки прибыли первым классом. В гостинице расстелили красный ковер и устроили много шума вокруг их приезда. У меня глаза на лоб вылезли, когда я увидела, как посреди всего этого великолепия гордо шествует Анандо с маленькой гладильной доской под мышкой. Она даже не попыталась упаковать доску, все видели, что это была гладильная доска, но Анандо это нисколько не смущало. Мне очень нужна была гладильная доска, и я была чрезвычайно тронута тем, что, учитывая все обстоятельства, она бережно несла ее как ручную кладь.
Четвертый этаж отеля был полностью оккупирован саньясинами. Одну из спален превратили в офис, в котором постоянно кипела работа. Через несколько комнат от офиса расположились Деварадж и Маниша. Целыми днями и ночами они транскрибировали дискурсы Ошо. Их комната всегда была полна народа. Люди по очереди им помогали. Основным их помощником был Премда, глазной врач Ошо, симпатичный консервативный немец, совершенно не умеющий проигрывать в теннис. Маленькая спальня стала комнатой, где проходили встречи с представителями немецкой «Ошо Таймс». Маниша сортировала письма с вопросами саньясинов. Всем, кто приходил к ним в комнату, тут же давались в руки дискурсы с просьбой сравнить напечатанное с аудиозаписью и исправить ошибки.
Хотя Ошо отдыхал уже несколько дней, выглядел он слабым и уставшим. В то время мы еще не знали, что у него уже начали проявляться первые признаки отравления таллием. Глазного врача Премду вызвали из Германии, поскольку у Ошо началось подергивание глаза, непроизвольные движения глазных яблок, слабость глазных мышц и падение зрения. Премда лечил симптомы, но не мог понять основную причину заболевания.
Я помогала непальской уборщице Радике наводить в комнатах Ошо порядок. В семь утра мы бежали в его гостиную и, пока он принимал ванну, чистили темную, причудливо изогнутую деревянную мебель, которую до нас, похоже, никто никогда не приводил в порядок. И хотя в нашем распоряжении был пылесос, нам приходилось мыть красный ковер тряпкой – это было эффективнее.
Мы еще возились с уборкой, а в гостиную уже приходили Рафия и Нискрия. Они готовили комнату для очередного утреннего дискурса, который должен был начаться в семь тридцать.
Вечерние беседы проходили в холле отеля. Ошо беседовал с прессой и гостями, в первое время это были преимущественно непальцы, но позже цвет одежды гостей начал меняться от черных и серых тонов к ярким оранжевым цветам. К нам начал приходить буддийский монах. Он был небольшого роста, с лысой головой и всегда ходил в шафрановой робе. Он садился в первый ряд и постоянно задавал Ошо вопросы. Ошо же начал с того, что сказал: «Быть буддой – прекрасно, но буддистом – нет ничего хуже». Бедняге, конечно, досталось на орехи. Ошо не скупился в выражениях. Но каково же было мое удивление, когда следующим вечером монах снова пришел на дискурс. Мое уважение к этому человеку тут же безмерно возросло. Он ходил постоянно в течение нескольких недель до тех пор, пока Ошо не получил уведомление о том, что монахам запрещается посещать его лекции.