В эти годы (1975–1981) вокруг Ошо было много молодых, таких же, как я, «детей цветов»{ Хиппи. – Примеч. пер.} шестидесятых. Длинноволосые, в развевающихся одеждах, без нижнего белья мы были очень молодыми во всех смыслах. Наша обусловленность только-только начала ломаться, наше сознание начало расти, и мы обладали определенной невинностью и наивностью. Мы были какими-то не от мира сего: детьми нового, только что открытого нами же самими измерения духовности. В начале 1981 года я сидела на дискурсах и без всяких причин плакала и плакала. Мое лицо было красным от слез, но меня это ни капли не смущало. Я плакала и плакала, сама не зная почему, целую неделю.
Для меня так и осталось загадкой, каким образом какая-то наша внутренняя часть всегда знает, что происходит.
Тогда у Ошо начались сильные боли в спине. К нему вызвали врача из Англии. Тот приехал, но ничем не смог помочь Ошо. Боли в спине у него продолжались, и он не мог проводить дискурсы и даршаны в течение нескольких недель. Это было началом его трехлетнего молчания.
Когда Ошо вновь смог двигаться, он стал приходить к нам каждое утро, и мы просто сидели вместе, слушая прекрасную музыку. Многие вспоминают, что музыка звучала чудесная, и то было особое время в их жизни. Но только не для меня. Мне было страшно. Меня переполняли смутные предчувствия, что вот-вот случится что-то ужасное.
И оно случилось.
Ошо уехал в Америку.
1 июня 1981 года, Нью-Йорк.
Ошо уезжал из Индии вместе с двадцатью саньясинами. Желая попрощаться с Мастером, ученики образовали своего рода «коридор» через весь ашрам – от порога его комнаты до самой машины. Они стояли в тишине, сложив руки в намасте. Ошо сел в «мерседес» вместе с Вивек и доктором Девараджем.
Вивек, которая своей детской непосредственностью иногда скрывала силу характера и умение справляться с любой ситуацией, и Деварадж – высокий, элегантный и седой, – вместе они составляли интересную пару.
Я уехала через час после них. Никогда еще так ясно я не ощущала присутствие смерти. Мне казалось, что община умирает. В каком-то смысле так оно и было, потому что впоследствии она сильно изменилась и уже никогда не была прежней. Да она и не могла бы стать прежней. В общине мы ощущали единство, мы были единой энергией, единым организмом. Во время даршанов и медитаций мы составляли одно большое целое. А жизнь разбросала нас по всему миру, и меня это сильно расстраивало. Но, вероятно, мой путь должен был состоять не только из блаженного медитирования в магической обстановке, свободных нарядов и отсутствия интереса к тому, что творится в остальном мире. Моему внутреннему алмазу нужна была огранка. Огранка эта оказалась похожей на хирургическую операцию.