Но ее не так-то просто было уломать, она даже перешла в наступление — рефлексы, наведенные здоровым коллективом, держали ее похлеще ручных и ножных кандалов.
Я сосал джин с тоником, а она стучала кулачком — я отлично знаю, какова его убойная сила — по переборке.
— После аномальной зоны, Терентий, в тебе, именно в тебе поселилось или же возбудилось зло. Что-то внедрено в тебя, может быть, спора, эмбрион той самой твари.
Стоп, парень. Не вздумай купиться на эти заклинания. Не дай себя опустить. Фемки, может, чего-то и умеют, но в первую очередь они — сектантки. А это означает неустанные поиски врага и параноидальный уклон. Я признаю странные явления в природе, на них можно кое-что списать, но не собираюсь превращаться в какое-то пугало. Если даже это для кого-то удобно.
— Ну здрасьте, приехали. Споры, эмбрионы… глисты, аскариды, да кого они должны волновать, кроме меня. Я тебе подыгрывал, но пожалуй, хватит. С аномалиями пусть физики да мизики разбираются, а нам в полиции неважно, что там в заднице у преступника зудит. Нас интересует, где, когда и как он совершил преступление. На караван с гафнием не эмбрионы налетели, а народец, жадный на легкую поживу. Дыня с Нуром не споры, а просто некачественные людишки. Отнюдь не сперматозоиды сидели за штурвалами бомбардировщиков и разбойничьего вездехода.
Фемка, кажется, немножко паниковала, оттого что я не хотел укладываться в прокрустову раскладушку ее объяснений.
— Но то, что внутри тебя, оно живет, фурычит. Его вибрации экранируют меня.
— Мне тоже чьи-то вибрации не нравятся, но я ж не стреляю без промаха в того, кто их пустил. По-моему, просто пробудилась от спячки колдовская наследственность, доставшаяся мне от дедушки-шамана.
Улыбка проползла по ее щеке, во второй раз за время нашего знакомства. А я продолжал наяривать:
— Какой бы там лапши вам ни вешали на политзанятиях, Шошана, но по-нашему, по-мужицки, зло — понятие относительное. Я ведь не стал злее по отношению к тебе. И, мне кажется, жизнь отдать готов за тебя, причем свою.
— Мы, уважаемый шаман, до семи лет живем в так называемых материнских камерах. Там многое происходит само собой. Когда нас выпускают оттуда, то все вокруг кажется большой дрянью. Причем очень долго кажется, до самой смерти.