И Волков был не дурак, потому что понимал, что наемный топ-менеджер на месте Прощерина и половины бы не сделал из того, что сделал Прощерин, как собственник бизнеса. И все, что Волков делал и будет делать впредь, никоим образом не должно идти во вред Прощерину лично, потому что это будет во вред бизнесу и ударит по карману самого Волкова. Тогда что?
И этот ответ тоже пришел быстро. Волков, при его склонности к аферам и рискам, может предать друга и партнера только в одном случае: если выгода того будет стоить. Например, если он получит за свою долю в бизнесе настолько много, насколько это необходимо для чего-то более доходного. Например, вложиться в другой бизнес, может, за границей, может, в Москве. И тут Прощерину вдруг стало страшно. Страшно от мысли, что он столько лет верил Волкову, ходил как под дамокловым мечом, а ведь Волков мог сделать подлянку, ох как мог.
С Александром Сергеевичем Козлиным они встретились вечером за городом. Это был закрытый клуб, в котором сложился свой круг людей, близких к власти. Они сидели на берегу большого пруда, в котором разводились изумительные карпы. Но сейчас удочки лежали просто так на траве, а мужчины вели неторопливую беседу, развалившись в плетеных креслах на фоне бледного, вялого, безрадостного заката.
– Единственное, что мне сейчас кажется наиболее приемлемым, – говорил Прощерин, – это попытаться прощупать, а что же из себя представляет этот самый Лукин в Краснодаре. Может, срочный запрос какой-нибудь организовать на предмет его возможной причастности к темным делам, криминалу.
– Из всего, что ты рассказал, Андрей, – покачал головой прокурор, – я не вижу вытекающего беспокойства. Как-то все это у тебя на чувствах, на эмоциях. Дела идут плохо? Виноватых ищешь?
Это замечание показалось Прощерину символичным. Как предупреждение. Например, если ты прогоришь, то на помощь не рассчитывай. Даже не исключено, что я против тебя что-то сделаю, если заплатят больше. Этот сделает, подумал Прощерин, покосившись на двойной подбородок Козлина.
– Знаешь, Александр Сергеевич, – миролюбивым тоном ответил Прощерин, – я ведь углубляться в свои подозрения специально не хочу. Зачем тебя вводить в грех непринятия мер при получении сведений о преступлении. Шучу, конечно. Незачем мне тебя грузить фактами, вот и думай, что это подозрения. Подозрения, что Лукин авантюрист и человек с криминальными наклонностями, подозрения, что мой Волков что-то замышляет против меня, моего бизнеса и против твоего закона.
– «Моего» закона? – хмыкнул прокурор.
– Твоего, твоего. Это в тебе профессиональное, это тебя кормит. А когда у людей много денег, то они немного иначе смотрят на порядок вещей. Закон для массового применения, а я придерживаюсь прецедентных принципов. Если кому-то можно было до меня, то значит, можно и мне. При определенных обстоятельствах.