Будучи математиком, он уважал знак равенства, равенство углов и сторон приводило его в восторг, но больше всего его восхищала теорема, согласно которой хрен редьки не слаще, ее доказательству он посвятил немало времени, придя наконец к выводу, что за пределами овощных истин разрастаются дикие поля и леса иерархий, где всякое сравнение хромает, в результате он и сам хромал, сорвавшись однажды с дерева при попытке вычислить зависимость скорости его роста от веса взобравшегося на него разумного существа.
Что касается братства, то он старался всю свою сознательную жизнь отделить его от панибратства, дабы оно не переходило в хамство, но и близнецов он презирал за вопиющее разукрупнение безликости. Но больше всего он страдал от ощущения братства с обратным знаком, под которым подразумевалось нынешнее состояние человечества: небратство. Чем более разрастался и скучивался совокупный организм человечества, тем более он впадал в это небратское состояние, состояние немужественности и неженственности. Основатель породил идею: рассеять вздорное человечество в кромешном пространстве, расселить его по хуторам Вселенной, тогда и пробудится желанная родственная тоска по ставшим далекими братьям и сестрам по разуму, по братьям по оружию, растерявшим своих закадычных врагов, по братьям-собратьям по перу, утратившим даже надежду на читателей, поклонников и поклонниц.
Человечество будет расширяться вместе с космосом, краснея за все возрастающее отчуждение, но когда-нибудь рассеивание достигнет физического предела, и уже не будет знать предела платоническая любовь человечества к себе самому, тогда космос блаженно съежится до состояния идеального братства!
Забота об этой в принципе русской идее требовала бездны времени и личной неограниченной свободы. Основатель прежде всего поспешил распутать свои семейные узы, это ему удалось, всеобщее непонимание было в этом надежной опорой. Семья мешала ему думать, а когда он получил невероятную возможность безнаказанно размышлять, он скоро забыл про свою семью — жену и, кажется, сына. Да, сын, если верить преданию, у него где-то был, но ему счастливый отец предоставил столько свободы, что сын ничего не знал и даже не хотел знать об отце.
Парадоксальным образом это не увязывалось с его мечтой о воссоздании детьми вечно исчезающего мира отцов, более того, физического возвращения ушедших отцов в утраченный ими мир детей. Возможно, путь лежит через жертву: отец жертвует сыном, чтобы сын своим путем нашел отца! Каков же тогда путь сына?
Но отец пока думал о своем, более близком: как освободиться от уз непреклонного земного тяготения? Думая об этом, Основатель еще не знал, что на это уйдет вся его свобода.