Огромный полосатый парус, наполняемый потоками ветра, издавал громкие хлопки, гнул толстую мачту, которая скрипела и трещала от напряжения. Корабль мчался,
рассекая мощным килем набегавшие волны, разбивавшиеся о корпус большого деревянного судна. Ветер гнал огромную ладью сам, не требуя помощи гребцов. Воины, сидящие на веслах, отдыхали, переговаривались друг с другом, и время от времени какой-нибудь сладкоголосый искусник, вдохнув широкой грудью побольше воздуха, громким раскатистым басом затягивал песню.
Покидая родимую сторонушку,
Оставляя жену да малых детушек,
Уплывал по морю в путь далек купец,
Да в сторонку все чужую да неблизкую.
Целовал он жену в губы алые,
Обнимал он её да наказывал:
«Ты не плачь, не печалься моя ладушка,
Береги ты себя да сына с доченькой.
Раздобуду я гостинцы заморские,
Привезу жемчуга да злато-серебро,
Наряжу тебя в платье парчовое,
Чтоб гулять тебе в нем, ходить павою.
А ребяткам-то нашим – сыну с доченькой,
Привезу я пряники печатные,
Подарю я им забавы потешные,
Чтоб росли они, горюшка не ведали».
Отвечала да купцу его милая,
Провожая в дорогу далекую:
«Не хочу я того злата-серебра,
Не нужны нам те платья да пряники.
Возвращайся ты к нам, цел-целехонек,
Приезжай поскорее в родимый дом,
Чтобы жили мы все долго, счастливо,
То и будет нам лучшим подарочком».
Заслушавшись, Радмир на несколько мгновений закрыл глаза. Он вспомнил тех, кого оставил там далеко-далеко, в стольном Киеве, который отныне стал для него домом. Несколько лет прошло с тех пор, как войско Великого князя вернулось из славянского похода, много воды утекло с тех пор. Теперь Княжьей Русью не только дружину Олегову называть стали. Теперь Русь – это все народы, что клятву на верность принесли, как самому князю, так и государству его, землям, в которых народы те проживают.
Хорошо на душе, легко и весело. Да вот только есть опаска малая, боязно как-то, неспокойно, аж мурашки по спине. Отрекся когда-то Радмир от любви да жалости, наверное, в тот самый день отрекся, когда хазары Дубровное пожгли, родных и близких Радмировых убили. Все эти годы, пока учился искусству ратному, пока сам в княжьих гриднях воевал, а потом уж и сам водил за собой воинов в походы да сечу лютую, не было в нем ни страха, ни жалости к окружающим и к себе самому. Потому-то, видимо, любовь у него по первой и не заладилась: ни с Зоряной – красавицей пореченской, ни с Асгерд – сестрой боярина Свенельда. Холод был в сердце у воина, холод и пустота. Но ведь не зря говорят, что время раны заживляет. Течет оно, словно сок берёзовый по стволу израненному, течёт да рану затягивает, и вновь оживёт то дерево, набухнут на нем почки, да листья зазеленеют. Понял тогда Радмир, что душа его истинная просто часа своего ждала, а может, и не часа, а просто душу близкую. Душу, что не предаст, не променяет ни на что, душу, что так же как и он сам, боль долгое время терпела и так же ждала то ли часа назначенного, то ли человека, богами посланного. Уходя в поход, прощался Радмир с Милославой уже не просто как с пленницей, взятой в военном походе. Прощался он с же-