– Э, мужик, хорош уже! – крикнул Фахрутдинов, ускоряясь.
Борзой бегло посмотрел на него, сделал мелкий шаг и снова пнул Терлеева, теперь в лицо, которое тот старался спрятать.
– Хорош… – начал Фахрутинов снова, но оборвал себя, потому что бесполезно и бить пора.
Бить не вышло – борзой, не глядя, ловко уклонился от налетевшего Фахрутдинова и проводил его тычком в шею. Фахрутдинов умудрился упасть на колени, тут же вскочил, поскользнувшись, но сохранив равновесие, и ушел борзому в ноги. Успешно – тот ждал атаки в голову, к тому же запнулся о неподвижного Терлеева и рухнул через него. Правда, рухнул мягко, легко выдернул ноги из захвата, двинул ботинком Фахрутдинову в висок так, что зазвенело, и вскочил на ноги.
Копец, подумал Фахрутдинов, пытаясь быстро подняться сквозь звон – но асфальт мягко подался под пальцами и кувыркнулся вперед, через секунду сильно ударив плечо и сразу лоб. Во лбу бумкнуло. Фахрутдинов зашипел и приподнялся, сам не понимая, чем отталкивается от земли.
Отталкивался он занемевшими локтями, а бумкнуло, похоже, не во лбу. Борзый, оскалившись, сидел в двух шагах, сжимая обеими руками правую голень.
– Следующая в лоб, – сказал Суханов вяло.
Фахрутдинов с трудом перевел глаза чуть левее и обнаружил, что Вовка лежит, как лежал, на спине, но обеими руками держит пистолет, нацеленный на борзого. Вот паразит, а мне велел оружие не брать, подумал Фахрутдинов, улыбнулся и услышал что-то за спиной. Он еще не успел понять, что это такое – шелест это был, – а уже крикнул:
– Справа!
Вовка послушно повел ствол вправо, но не успел – что-то мелькнуло, звучно стукнуло его в голову, отлетело на метр и тихо покатило дальше. Вовка обмяк и уронил голову наземь, а руки с пистолетом на живот. Борзый, не меняя оскала, перевел взгляд с пластиковой бутылки молока, застывшей наконец поодаль, на метнувшего ее человека за спиной Фахрутдинова, на пистолет, на самого Фахрутдинова и предупредил неожиданным басом:
– Спокойно сиди.
Фахрутдинов, оттолкнувшись опять непонятно чем, кинулся вперед. Борзой, нарастив оскал, метнулся навстречу, но не успел: Фахрутдинов всем телом накрыл Вовку вместе с пистолетом – и вцепился в Вовкину куртку пальцами и зубами.
Он не собирался стрелять – ни сил, ни зоркости для этого уже не было. Он не собирался спасать табельное оружие или прикрывать собой Вовку – это нелогично было бы. Он просто хотел выиграть немного времени для себя, для валяющихся тут же парней, и для поцев, которые должны были, в конце концов, уже подъехать.
Голова треснула красным, бок, кажется, порвался с дикой болью, что-то треснуло снова – и стало тихо и черно. Фахрутдинов больше не чувствовал боли. Он не слышал ни криков, ни хэканья, ни спокойного разговора в черном корейском паркетнике, тихо стоящем у первого подъезда: