Он снова поднял глаза и закончил злым голосом, из которого ушла округлость и ученость:
– Не бросай своих. Своих бросать нельзя.
Нияз покачал головой, словно сам удивился банальностям, которые нес. Встал, не обращая внимания на недовольный вопль кота, и почти незаметно дернулся в сторону Неушева. Руку, что ли, хотел протянуть на прощанье. Неушев и не заметил. Сидел себе неподвижно.
Нияз кивнул и неровно пошел к двери. Кот нехотя поплелся за ним. Когда Нияз почти вышел, Неушев окликнул его, как мог быстро поднимаясь из кресла. Нияз запнулся на пороге и показал, что ждет.
Неушев подошел к Ниязу, чуть не споткнувшись о наглое юркое животное, протянул руку, дождался крепкого пожатия и обнял племянника. Нияз был тощий и жилистый – кажется, даже тощей и уж, конечно, жилистей, чем был щенком. Что, в принципе, логично.
Неушев отстранился от Нияза и попросил, глядя ему в очень усталые, оказывается, глаза:
– Останься, сынок. С сестрами толком познакомишься.
– Да я уже полюбовался, – ответил Нияз, как-то по-доброму усмехнувшись. – Славные девчонки. Большие – ужас. Не могу, Сабир-абый, прости – спешу.
– Ну маленько-то побудь, – почти взмолился Неушев. – Неужели полдня что-то решат?
– Решат, – сказал Нияз. – Сын ждет.
– Сын, – повторил Неушев с завистью.
Не потому что у Нияза был сын, а у Неушева сплошные бабы во веки веков и навек теперь уже. А потому что Нияз так спешил к сыну, а Неушев давно ни к кому так не спешил.
Нияз несильно хлопнул Неушева по плечу и ушел. Кот ушел следом.
Неушев некоторое время прислушивался, но так и не услышал ни хлопания двери, ни скрипа во дворе, ни отъезда машины. Когда сумрак перед глазами прекратил переливаться, а вернувшийся кот цапнул когтем брюки, Неушев вытер лицо, подманил кота колбасой на кухню и запер его там вместе с колбасой. Принял душ, разыскал и вытащил давно подаренный намазлык, с трудом нашел серебряную киблу, которую в свое время заказал и постоянно этим хвастался, и которая ни разу не пригодилась. Сегодня вот был первый раз.
Он не молился с детства, поэтому то и дело запинался на словах и поклонах. Не беда. «Всевышний – он не слышит, а знает. Ты, главное, верь и старайся быть правильным – и он узнает» – так говорила жутко суровая отцова бабка, которая не умела врать.
Прочитав все не забытые с детства строчки, Неушев обмахнул лицо руками, но движения не закончил – уткнулся в ладони и снова заплакал.
Легче не стало. Но он знал, что станет. Пусть не сейчас. Но когда-то обязательно станет легче.
Он тщательно спрятал намазлык, снова сходил в душ и сел ждать своих девчонок.