Он взял свой подстаканчик, тарелку с куском пирога, встал:
— Каролина Васильевна, принесите мне чай в кабинет.
Она посмотрела на отца: «Ну что, доволен?» Он покачал сокрушенно головой. А мамаша тихо и отчетливо:
— Дура, ты дура, идем Сергей.
Ей стало тошно: действительно не стоило при родителях говорить так с ним, но представить, что изысканно-вежливый, добрейший старик Рязанов вредитель, достойный исключения из партии и ссылки, тоже было невозможно.
Она вошла в кабинет. Иосиф лежал на диване, не сняв сапог, и читал «Известия». Голова на валике, без подушки, свет падает сзади. Подошла, осторожно погладила по голове, увидела первые седые волосы.
— Извини меня, пожалуйста. Не надо было при отце и при мамаше.
— А при ком надо? — спросил он, не отрываясь от газеты.
— Я же прошу прощения. Прости. Я без зла, я ведь любящая жена, а не член оппозиции.
— Сегодня — жена, завтра — враг, — сказал спокойно и перевернул страницу.
Тянулась нескончаемая зима. По утрам багровое солнце вставало за Москвой рекой, окрашивая стены и башни Кремля в кровавый цвет. Часовые у Троицких ворот почти незаметно, но не останавливаясь постукивали подошвами неуклюжих валенок. Задыхаясь от дымного морозного воздуха, бежала до Тверской, в ледяном автобусе, зажатая телогрейками, шинелями и громоздкими салопами — до Александра Невского, а там напрямую, мимо развалин Храма, к институту.
В начале апреля на улице было минус двадцать.
На лекциях сидели в пальто, счастливчики, обладатели перчаток, записывали лекции, не снимая их, другие дышали на руки. Настроение у всех было мрачнейшее. В столовой только перловая каша и жидкий чай с сахарином.
Каролина Васильевна настаивала, чтоб брала с собой бутерброды, и каждое утро оставляла для нее завернутый в кальку пакет. Этот пакет она отдавала Руфине для Мики.
Руфина за последний месяц превратилась в сухую носатую старую женщину. Костюм висел, как на вешалке, на тоненьких ногах болтались фетровые боты. Мика болел, а вернее — угасал. Жесточайшее обострение туберкулеза. Надежда уже решила, что летом возьмет его с собой в Сочи или в Крым, но до лета ему надо было дожить.
После занятий Руфина бежала домой, потом в какое-то ведомство, где подрабатывала машинисткой. И однажды наступил день, когда стало ясно, что одного Мику оставлять нельзя.
Кот Арсений теперь почти неотлучно лежащий возле мальчика, во время приступов кровохарканья помочь не мог.
Договорились дежурить по очереди: Евдокия Михайловна, Мартемьян Никитич, их дочь Люба, Борис Иванцов, Надежда и Ирина Гогуа.
Надежда готовилась к семинарам, вздрагивая от сухого отрывистого кашля мальчика; когда он не дремал — рассказывала забавные истории из своей детской жизни, согревала чай, выпускала в форточку Арсения. Однажды пришел Мартемьян Никитич. Встретились как старые добрые друзья. Он теперь работал экономистом в «Союзсельэлектро» на Лубянке. Пошутил, что теперь в ОГПУ вести будет близко, минут пять.