Она вкатывала коляску со спящей Светланой по высоким ступеням веранды. Глупо, конечно, надо было позвать няню, или просто сначала внести Светлану в дом, а потом уж тащить нелепую коляску на высоких рессорах. Но боялась разбудить.
Коляска застряла посреди лестницы, опасно накренилась вперёд, она оглянулась; Иосиф сидел сидел с бумагами неподалёку за деревянным столом, в тени огромной липы. Она оглянулась и заметила, как он тотчас опустил голову к бумагам. Надо было бы позвать няню, но она, изо всех сил удерживая коляску, пыталась приподнять её, чтобы выровнять.
— Подожди, я сейчас, — крикнул Яша сверху, — Сосо, помоги Наде.
Иосиф не пошевелился. Яков выпрыгнул из окна веранды и перехватил коляску. Подоспела и няня, втроём они спустили коляску вниз, и няня, предчувствуя недоброе, торопливо унесла Светлану в дом.
— Сосо, что же ты! Грузинские мужчины так не поступают, — довольно миролюбиво упрекнул Яков отца.
— Мужчины? А где здесь второй мужчина? Это ты нахлебник, мужчина? Пошёл вон пиздюк!
Через несколько дней она забрала детей, няню и уехала в Ленинград к отцу. Квартирка была маленькой, казенной — от «Петротока», почти такой же, как когда-то на Сампсониевском. Жили дружно, хотя и скудно — на отцовскую зарплату и ее летнюю стипендию. Няня была при детях, а Надежда экономно вела хозяйство. Снова по утрам ходила на Кузнечный рынок, торговалась и баловала свою семью пышными и сочными пирогами с мясом, борщами, ленивыми голубцами. Отец спросил, у кого научилась кулинарному искусству.
— А в «Ямке» у дяди Конона. Помнишь, он работал дворником в доме судовладельца Колобова на Шпалерной? Он замечательно пек пироги и варил борщи, вот и меня научил.
— Да ведь тебе было только одиннадцать.
— Значит, оказалась способной ученицей. А помнишь, в этом доме жила горничная, и она часто пела дуэтом с братом дяди Конона Кузьмой, а потом стала знаменитой певицей Вяльцевой.
Много позже, когда это время, прошло, ушло, истаяло, она поняла, что все они были счастливы в казенной квартире «Петротока». У Васи не было ни одного припадка, они много гуляли, она водила его по своим любимым местам, показывала, где жила раньше — на 14-ую линию Васильевского острова, на Лиговку, на Сампсониевский и никогда — на Рождественскую. Иногда их навещал Киров и все удивлялся, как она помолодела. А она, действительно, чувствовала себя словно прежней, гимназисткой. Вот только с деньгами было туго, но не у Кирова же просить. Иосиф на этот раз не спешил со звонками и записочками, и это ее не огорчало отец обещал место секретарши в какой-то конторе, говорил, что дело верное, но надо подождать. Они всегда были душевно близки друг другу, и она была благодарна ему за деликатность: ни вопроса, что случилось, как, почему — приехали и очень хорошо! После московской — Кремлевской и Зубаловской суеты — с гостями, с ужинами заполночь, с ее занятостью работой, обслугой, обустройством Зубалова, бесконечными диктовками Иосифа, у них впервые появилось время для долгих разговоров на балконе при зыбком будоражащем свете летних ленинградских ночей.