«Я плохая дочь. Ведь он еще не старик, всего шестьдесят четыре, и он тесть „рулевого большевизма“ и в партию вступил раньше „рулевого“. Просить Иосифа невозможно, он всегда ужасно удивляется, что кому-то надо одеваться, есть, Но в Москве можно все купить, были бы деньги. Женя до отъезда в Германию покупала себе и ей духи в розлив возле „Эрмитажа“, какие угодно, на выбор. У нее никогда не было денег. Осенью, когда вернулась из Сочи, оказалась совсем без гроша. У родных просить стыдно. Написала Иосифу. Он, конечно, забыл о просьбе, но потом вспомнил и прислал, кажется, сто двадцать».
Вдруг подъехали к какому-то зданию с портретом Масарика на фронтоне. Она вспомнила — это станция, проезжала на поезде. Сто лет назад.
Только у стойки буфета увидела, как он закоченел: синие губы, с трудом отхлебнул дымящийся чай и попытался улыбнуться:
— Давай попросим что-нибудь теплое у буфетчицы, — прошептала она.
— У нас так не принято.
— Но я завтра утром привезу.
— У нас не принято. Мы уже скоро приедем. Пойду, попробую поднять верх, вдруг растрясло, сработает.
Она подошла к стойке. Буфетчица глянула удивленно свиными глазками: пиджак доходил до колен, рукава висели. Вид тоже жалкий.
— Мы из Мариенбада.
Буфетчица кивнула, мол, поняла.
— У нас проблема с автомобилем. Очень холодно.
Еще кивок.
— Мой спутник, он врач, он очень замерз.
— Я видела.
— Нельзя ли получить для него или для меня какую-нибудь одежду. Я верну с первым же поездом.
Буфетчица посмотрела на нее оценивающе.
— Вы не немка.
— Нет, я русская.
— Русским я не доверяю. Вы очень любите петь и плясать, но вы необязательны.
— Я оставлю залог.
— Не надо. Я знаю этого доктора, он лечит сумасшедших, но он и сам немного сумасшедший, правильно?
Она дико захохотала и ушла в комнату за стойкой. Вернулась с огромной ярко-красной в розах шалью.
— Это кашемир. Дорогая вещь. Мой отец отдал за эту шаль корову. Если вы не вернете, я найду доктора в Марианках, уж будьте уверены — найду.
Он замер, увидев ее в шали.
— Вот это красота! Откуда?
Она кивнула на буфетчицу: — Завтра утром я привезу назад.
— Нет, — шепотом, — попроси продать.
Ответила тоже шепотом:
— Она стоит целую корову.
— Хочет коровой или деньгами?
— Перестань. Она мне дала, сжалилась, а ты насмехаешься.
— Я серьезно, но мне неловко просить. Попроси ты.
— Не буду.
Буфетчица уже подозрительно смотрела на них.
— Спасибо, — Надежда поднялась. — Доктор говорит, что шаль очень красивая.
— Еще бы. Целую корову стоит.
— Ну спроси.
— Не буду.
Громко.
— Я завтра привезу.
Буфетчица важно кивнула.
В двухэтажном особняке на улице Русской все сияло чистотой.