Этот фантастический ночной урок вряд ли принес пользу Францу, – слишком все было странно, и слишком прихотливо Драйер изображал прикащика. Но все же в самой сказочности угловатых отсветов и призрачной бездны кругом, где смутные, усталые, за день перещупанные вещи отдыхали в причудливых положениях, было нечто, что надолго запомнилось Францу и дало какую-то темную, роскошную окраску тому основному фону, на котором потом ежедневно прикащичий труд стал чертить свой простой, понятный, подчас докучливый узор. И Драйер, в эту ночь показывая Францу, как нужно продавать галстуки, следовал не прошлому опыту, не воспоминанию о тех, уже далеких, годах, когда он и вправду служил за прилавком, – а поднялся в упоительную область воображения, показывая не то, как галстуки продают в действительности, а то, как следовало бы их продавать, будь прикащик и художником, и прозорливцем.
– Я хочу простой, синий… – деревянным ученическим голосом говорил Франц.
– Пожалуйста, пожалуйста, – бодро отвечал Драйер и, проворно достав с полки несколько плоских, длинных картонных коробок, так же проворно раскрывал их на прилавке.
– Как вам нравится этот? – задумчиво спрашивал он, завязывая на руке пятнистый фиолетовый галстук и слегка его отстраняя, словно сам любовался им.
Франц молчал.
– Очень важный прием, – понизив голос, объяснил Драйер. – Посмотрим, отметил ли ты, в чем дело. Теперь ты иди за прилавок. Вот в этой коробке галстуки одноцветные; они стоят по четыре, по пяти марок; а вот тут – модные, пестроватые, по восьми, по десяти, по четырнадцати, прости Господи. Итак, ты – прикащик, а я – молодой человек, неопытный, неустойчивый, легко соблазнимый.
Франц, стесняясь, стал за прилавок. Драйер, слегка сгорбившись и почему-то щурясь, тонким, неуверенным голосом сказал:
– Я хочу простой, синий… и подешевле… Улыбнись… – добавил он суфлерским шепотом.
Франц осклабился и, низко склонясь над одной из коробок, неловко пошарил и вынул простой, синий галстук.
– Вот и попался! – весело громыхнул Драйер. – Значит, не понял. Ты мне суешь самый дешевый. А нужно было сделать так, как я сделал, – показать сперва какой-нибудь подороже, – все равно какого цвета, – только подороже, да поизящнее, авось соблазнишь. Вот, бери этот. Теперь завяжи на руке. Да стой, – не мни его так. Совсем легко и – главное – мгновенно. Он должен у тебя сразу расцвести. Нет, это не узел, а какой-то нарост. Смотри. Держи руку прямо. Вот так. Теперь я, значит, гляжу на эту шелковую радугу и все-таки не поддаюсь соблазну.
– Я просил синий, одноцветный, – сказал Драйер тонким голосом – и снова зашептал: – Да нет же, нет же, – продолжай совать дорогие, может быть, доймешь его; и наблюдай за ним, за его глазами, – если он смотрит, это уже хорошо. Вот только если он не смотрит вовсе и начинает хмуриться, – только тогда, – понимаешь: только тогда, – выдай ему то, что он просил. Но при этом вот так – гляди – легонько пожми плечом и чуть брезгливо улыбнись: это, мол, совсем не модно, это, в сущности говоря, дрянь, – но уж если хотите…