– Да, – кивнул Драйер. – Ему проломило голову, грудную клетку – все.
– Хороший, веселый парень, – сказал садовник с чувством. – И помер. У него от гаража ключ, должно быть, остался. Заперто.
– Послушайте, – начал Драйер, – вы случайно не заметили… – дело в том, что я сильно подозреваю…
Он запнулся. Пустяк, время глагола остановило его. Вместо того чтобы спросить: «Он пьет?», надобно было спросить: «Он пил?». Благодаря этой перестановке времени получалась какая-то логическая неловкость. Труп не может быть пьяницей; а что было раньше – много ли, мало ли пролилось того-сего в несуществующую теперь глотку, – нет, это перестало быть забавным…
– …я насчет садовой дорожки. Сильно подозреваю, что можно тут поскользнуться. Вы бы ее песком посыпали…
«Финис… – усмехнулся он про себя, сидя в таксомоторе. – „Икар“ продам без ремонта. Ну его… Марта не хочет новой машины. Права, пожалуй. Надо переждать».
Но Марта отказалась от автомобиля совсем по другой причине. Как-то странно, подозрительно выходит, если не пользуешься собственной машиной, отправляясь (три-четыре раза в неделю, ровно к семи часам вечера) на урок ритмических поклонений и всплескиваний («Флора, прими эти розы…» или: «О, Солнце…»). А не могла она пользоваться ею потому, что от шофера до анонимного письмеца один только шаг. Нужно, значит, обратиться к другим – и самым разнообразным – способам передвижения, вплоть до подземной железной дороги, привозившей очень удобно из любой части города (а окружной путь был необходим – хотя пешком можно было дойти в четверть часа) на ту улицу, которая выходила на площадь, где по вторникам и пятницам продавалась рыба, шерстяные носки, всякая всячина. Драйер, кстати сказать, никогда в подземных вагонах не ездил, утверждая, что там всегда попахивает сыром. Вообще, – если соблюсти вот эти небольшие, но скучнейшие предосторожности, он вряд ли мог догадаться, что она не четыре раза в неделю, а только раз – да и то не всегда – склоняется, рассыпая невидимые цветы, босоногая, в тунике, среди семи-восьми таких же плавных, полуголых, богатых дам.
В тот день, когда в газете, в отделе происшествий, мелькнули коммерсант Драйер (владелец магазина «Дэнди») и его почему-то безымянный – и значит, уже навеки безымянный – шофер, в тот день Марта пришла немного раньше обыкновенного. Франц еще не возвращался со службы. Она села на сизую кушетку, принявшую ее с недовольным кряком, и стала ждать. Лицо у нее было нынче особенно бледное, с едва подкрашенными губами; она надела закрытое платье, бэжевое, с пуговками. Когда, знакомыми шагами простучав по коридору, вошел Франц (с той резкой бесцеремонностью, с которой мы входим в собственную, заведомо пустую, комнату), она не улыбнулась. Увидев ее, Франц радостно ахнул и, не снимая шляпы, принялся кропить Марту мелкими поцелуями.