Мы углубились в лабиринт переулков. Водитель знал, видимо, город и, не сбавляя хода, преодолевал узкие кривые проезды между покосившимися заборами, пивными ларьками и чугунными водяными колонками.
Вокруг было странно тихо. В любом южном городе ритм ночи означается перекличками собачьего лая: по таинственным своим законам он прокатывается волнами по окраинам, кругами сходится к центру, глохнет и взрывается новой вспышкой неожиданно где-нибудь рядом. А здесь было тихо.
Мои спутники во время езды не пытались затевать разговоров, я им был благодарен за это. И сейчас они ни о чем не спрашивали, будто знали, куда мне нужно.
Автомобиль выбрался на асфальтовую, ярко освещенную улицу и круто свернул направо. Мотор в последний раз зарычал и заглох.
Тишина плотной средой наполнила пространство. Нужно было протянуть руку и открыть дверцу, но я поддался парализующему действию тишины. Не к месту думалось, что вот так цепенеть сразу — наверное, очень древний закон для всего живого… Если вдруг стало тихо — затаись и жди… иначе смерть.
Часы, что тихонько светились на щитке всю дорогу, теперь, словно прося меня поторопиться, громко и навязчиво тикали. Мое промедление становилось уже неприличным, но шофер и хозяин машины — два силуэта в фосфорическом свете циферблатов щитка — терпеливо ждали.
— Гостиница, — вяло сказал силуэт шофера.
Я наконец открыл дверцу.
— Счастливо, желаю успеха, — добавил второй силуэт.
— Спасибо, — ответил я машинально, — спасибо и до свидания, — но в мыслях вертелось назойливо: какого успеха?
Автомобиль отъехал, мигая задними фонарями, их красные огоньки, удаляясь, тоже как будто спрашивали: какого успеха?
Я стоял с чемоданом в руках посредине круглой, как арена, площадки. В кольце из кустов, подстриженных кубиками, было три прохода: в один мы въезжали, сквозь другой машина уехала, мне оставался третий — к ступенькам крыльца гостиницы.
Двухэтажный дом мягко белел в темноте, очертания его расплывались. Ветки склонялись к окнам, и на стекла ложились легкие тени; все окна были темны, лишь стеклянная дверь слабо светилась. Дом спал уютно и безмятежно, как спят в своем логове звери.
За дверью, в глубине холла, виднелась стойка с зеленой лампой и темно-красный диван. У стойки никого не было.
Я поставил чемодан у дверей и стал стучать, сначала тихо, потом громче, потом совсем громко — и совершенно напрасно. Гостиница спала не только уютно, но и беспробудно.
Ничего не оставалось другого, как сесть на ступеньку и достать сигареты. Тишина казалась внимательной, чуткой, с особым своим нервом, от которого становились значимы самые ничтожные звуки. Мое собственное дыхание… слабое шипение сигареты… шорох мелких зверушек в кустах… чуткая тишина, слушающая… в чем же ее нерв… в чем секрет… что-то, чего обычно не слышишь… да, в этом все дело — услышать то, чего обычно не слышишь.