Первым рискнул заговорить Юлий, как видно, продолжая их спор:
— Это смешно, Елена, представь себе только: играл бы здесь полковой оркестр с медными трубами и барабаном — что осталось бы от твоего страха? Ты пугаешься тишины, — заключил он сожалеющим тоном, — и зря, ибо тишина — одно из лучших творений природы!
В ответ она даже не улыбнулась, и непонятно было, слышала ли его вообще. Догадываясь лишь смутно, что у них происходит, я не хотел, чтобы эта неловкая сцена затягивалась из-за меня, и отошел за камень одеться.
Мне случалось лишь несколько раз видеть море таким — ни одного всплеска у берега, ни малейшего колыхания, и поверхность воды похожа на отшлифованную грань невероятных размеров кристалла. Я заставил себя ощутить насильно, что там, в море — вода, привычная жидкая и соленая вода, виделась твердой, и не просто твердой, а твердейшей из всех твердых веществ, так что даже свет солнца не мог проникнуть сквозь ее неуязвимую гладкость и разливался по ней красными слоями. Казалось, темноватое зеркало моря продолжается и под берегом, и настоящая Земля такая и есть — граненая абсолютная твердь, а берег и все, что на нем — песок, камни, степь, — всего лишь накопившийся мусор, и таков именно был замысел творения нашей планеты — создать вовсе не шар, а безупречный кристалл, аметистовым чистым сиянием украшающий вселенную.
Я чувствовал, что теряю ощущение реальности, и был благодарен Юлию, когда он заговорил снова.
— Представьте себе, — он теперь адресовался ко мне, пока я на камне у воды вытряхивал песок из ботинок, — вы идете купаться с прекрасной дамой, вы счастливы! Но по дороге, пока вы ищете подходящий пляж, и без того слабый ветер стихает, и море, увы, становится плоским, как олимпийский каток. Ваша дама на него смотрит и говорит, что не может лежать на песке, когда рядом такое странное, слишком гладкое море! Рассудите же нас, потому что мы оба, как видно, не вполне нормальны.
Он ожидал от меня поддержки, но что я мог сказать успокаивающего, если мне тоже было не по себе, — и я медлил с ответом.
Наступила опять тяжелая пауза, разговор у нас никак не получался. Мне казалось, Юлий тоже угнетен погодой, но не хочет признаться в этом ни нам, ни себе. И тут же я получил подтверждение своей догадки.
Лена насторожилась первая, а за ней стали вслушиваться и мы с Юлием: со стороны моря, с неподвижной окаменевшей воды, приближался тихий, но очень устойчивый шум, что-то вроде шелеста леса или журчания маленького водопада. Я почти сразу опознал этот звук — шум одиночной волны, бегущей по тихой воде. Но для них это было в новинку, и, когда они увидели невысокий искрящийся вал, скользящий к нам по зеркальной плоскости, не нарушая ее неподвижности, оба одинаково напряженно следили за ним глазами, и лица обоих выглядели одинаково встревоженными.