Так и стояла в углу, словно наказанный школяр: прямая, красивая, с рассыпавшимися волосами, в распахнувшейся мужской рубашке. Как ни удивительно, она оставалась столь же очаровательной, ярость вовсе не исказила ее прелестного личика, а вот рубашка сползла с круглого плеча, и д'Артаньян отчетливо рассмотрел полустертую морду крылатого венецианского льва, зверя святого Марка.
Рошфор произнес с ледяным хладнокровием:
— Я вижу, моя дражайшая супруга, вы не испытываете и тени расположения к законному мужу? Ваши глаза так холодны, хотя мы не виделись десять лет, госпожа графиня…
Лицо Констанции осталось почти спокойным. Она ответила столь же холодно:
— Прошло слишком много времени, дорогой супруг, и мои чувства к вам успели увять…
— Интересно, они были когда-нибудь?
— Ну конечно же, нет, — усмехнулась она одними губами. — Но, помнится мне, я полгода щедро платила вам за имя и титул, чуть ли не каждую ночь… Нельзя же сказать, что вы вовсе не получили никакого удовольствия, граф? К вам это тоже относится, д'Артаньян…
— И все же вы преспокойно собрались меня убить… Констанция улыбнулась:
— Ну что было делать, если вы мне мешали, граф? Уже тем, что жили на свете…
— Поразительно, — хрипло произнес д'Артаньян. — Она ведет себя, как ни в чем не бывало, ей все нипочем…
— А чего вы от меня ждете, шевалье? — спросила Констанция. — Что я, по-вашему, должна делать?
— Покаяться в грехах…
— Простите, но ни один из вас не является духовным лицом, — произнесла она с нескрываемой издевкой.
Подняла руку — на указательном пальце блеснул огромный красный карбункул — и преспокойно запахнула рубашку, прикрыв заклейменное плечо и грудь.
— Я ее сейчас убью… — задыхаясь от ярости, проговорил д'Артаньян.
— Вы уверены, сударь, что у вас это получится? — обольстительно улыбнулась молодая женщина.
Д'Артаньян выхватил шпагу до половины — и убрал руку с эфеса, отчего клинок мягко скользнул назад в ножны…
У него не поднималась рука. Будь это мужчина… О, будь это мужчина! Но перед ним стояла слабая женщина, пусть даже убийца самого дорогого на свете существа… Он не мог. Рука не поднималась. Дворянин из Беарна не мог вонзить клинок в сердце молодой, красивой женщины, выглядевшей столь слабой и беспомощной, — даже зная все о ней, не мог… слишком многое мешало.
Простонав сквозь зубы от бессильной ярости, он увидел в ее глазах холодное торжество.
— Ну что ж… — произнес он зло. — Что ж… Мы отвезем вас в Париж, к королевским судьям…
— Вот как? — выгнула она бровь. — И в чем же вы, господа, намерены меня обвинить?
— Вы отравили столько людей…