Вылез кот. Старый, пушистый. Дымчатого цвета. Посмотрел на солнце. Прогнул хвост. И медленно потопал в кусты.
Степка перевел дыхание. Вспомнил, что жильцы этого дома эвакуировались еще месяц назад. И конечно, никто не мог здесь погибнуть.
Сделав шаг или два, он внезапно поднял голову вверх и среди широких виноградных листьев увидел ножку ребенка, обутую в красную туфлю.
Ему стало плохо. И он не сразу разглядел, хотя это было очевидно: в винограде застряла кукла. Когда он взял ее в руки, кукла открыла глаза и посмотрела из-под черных изогнутых ресниц голубым взглядом.
— Какая же ты красивая, — сказал он, не в силах преодолеть дрожь в руках.
Он повернул ее, осматривая, а кукла плаксиво сказала: «Ма-ма!»
Он даже вздрогнул. Конечно, Степка знал, что существуют говорящие куклы, но сейчас вздрогнул.
— Ладно, — сказал он. — Не пищи… А тебе все-таки досталось, бедняжка.
Платьице на ней было пробито осколком, и одна нога поцарапана.
Он принес куклу домой, сказал Любаше:
— Заштопай.
Любаша лежала на кровати поверх зеленого одеяла, читала газету. Сарафан ее сбился, и тронутые ветрогаром ноги были стройными. И Любка знала про это, и знали все, кто не страдал близорукостью.
У Любаши глаза округлились, она бросила на пол газету и присела, подобрав ноги под себя.
— Где ты ее взял?
— Нашел.
— Вот я скажу матери, что ты шныряешь по развалинам.
— Матери и без того трудно.
— Какой сознательный!
— Заштопай, — повторил Степан.
Любаша вертела куклу. Несколько раз заставила пропищать ее «мама», потом сказала:
— Это мне?
— Держи карман шире! — выпалил он.
Тогда Любаша догадалась:
— Ванде?
Он промолчал.
— Да… — Любаша опять легла. — Что с тобой будет, когда ты вырастешь?
— Стану летчиком.
Любаша не ответила. Смотрела на куклу, но уже без всякого интереса.
Стены стали синеть, и лишь пятно у самого пола продолжало оставаться розовым, потому что дверь в первую комнату была открыта и окно отбрасывало лоскут заката.
Лениво, словно поднимая непомерную тяжесть, Любаша сказала:
— Не знаю… Стоит ли показывать тебе письмо из Архангельска. Девчачий сердцеед!
— Я из твоих волос подушку набью, — пообещал Степан.
Любаша засмеялась:
— Я пошутила. Никакого письма нет. А кукле сошьем новое платье. Дыра слишком велика.
— Степан!!!
Васька кричал с середины улицы. Он всегда кричал, не подходя к забору, и стоял, чуть согнувшись, раздвинув ноги, словно собирался с кем-то бороться. Степан увидел его в окно. Васька не смотрел на дом, а кричал так, будто Степан находился внизу, под горой.
Любаша спросила:
— Что у тебя общего с этим психопатом?