огромные запасы пороха, ядер и пуль, сокровища монаршие и шатер, служивший складом, — словом, все богатства, трофеи и ценные каменья, какие только были в лагере войск монарших».
Согласно Дефтердар-Сари-Мехмед-паше, в момент подхода союзников к шатру главного подскарбия[54] в нем находилось 102 кошелька денег, 16 собольих шуб, крытых парчой, а также 1190 халатов разных. Турки не смогли взять все с собой, поэтому значительная часть этих ценностей досталась победителям. После подсчета оказалось, что в лагере Кара-Мустафы было захвачено среди прочего 983 центнера пороха и 1500 центнеров свинца. В руки союзников попало также много турецких знамен, среди них и ошибочно считавшееся вначале знаменем Пророка.,
Потери турецкой стороны убитыми оценивались в 15 тысяч человек, что вполне возможно с учетом убитых разъяренными солдатами нескольких тысяч раненых и больных. Ничего удивительного, что Силахдар-Мехмед-ага написал: «Поражение и проигрыш — да убережет нас от них Аллах! — были преогромными, неудача такая, какой от образования (османского) государства никогда еще не случалось».
По сравнению с турецкими потери христианских войск были незначительными и составляли около 3500 убитыми и ранеными, в том числе 1300 поляков. Таким образом, они не превышали пяти процентов личного состава армии, пришедшей с помощью.
Поздним вечером Кара-Мустафа вместе со своей свитой добрался до императорского сада, в котором когда-то стоял шатер султана Сулеймана Великолепного. Здесь турки ошиблись дорогой и в темноте петляли целый час по разным тропинкам, пока наконец не зажгли единственный найденный у свиты факел и вышли на дорогу к Яварину. Другие отряды тоже блуждали в темноте в поисках дороги. Среди беглецов распространились слухи, что якобы трансильванцы, охраняющие мосты под Яварином, уничтожили переправы и отрезали дорогу к отступлению. Это еще больше увеличило панику. В действительности же гарнизоны Яварина и острова Комаром при известии о победе под Веной уничтожили мосты, а трансильванцы сохранили лояльность по отношению к туркам и отбросили нападавших, нанеся им значительный урон.
Быстро сгущавшаяся темнота вскоре прервала бой. Так как Ян Собеский еще не имел сведений о размерах победы и опасался возвращения разгромленных турок ночью, он приказал сохранять бдительность в течение всей ночи и не позволил войскам занять весь лагерь, чтобы не допустить грабежей, которые всегда вели к падению дисциплины. Войска союзников показали при этом необычайную для XVII века дисциплинированность, которой удивлялись даже турки. «Вели себя гяуры с таким благоразумием, — писал Джебеджи-Хасан-Эсири, — что совсем не нарушили своего построения и не ввязывались в грабежи, а только шли, как те мурашки, и палили из пушек и мушкетов (под конец битвы. —