Потом он вернулся домой, заперся в уборной, принял душ, растер все тело ароматической водой, и свежий, как будто и не висел всю ночь на виселице, явился в бюро сменить Джеймса Пака, который уже отдал по телефону распоряжение поднять на ноги всю сиднейскую полицию и отправиться на поиски корсара Триплекса.
* * *
Когда Арман остался один, его взгляд упал на Силли, который с равнодушным видом смотрел на агентов, расходившихся по разным направлениям. Кроткое выражение лица мальчика невольно внушало ему симпатию, да к тому же он сейчас был в таком настроении, что ему непременно хотелось хоть кого-нибудь осчастливить. Он не сомневался в успехе своего предприятия. Едва приехав в Сидней, он успел оказать услугу важному чиновнику, содействие которого ему было необходимо, и потому надеялся, что ему вскоре удастся разыскать Робера. Он с улыбкой обратился к мальчику и дружески хлопнул его по плечу.
— Ну, Силли, — сказал он, — помнишь ли ты, как провожал путешественников в «Сентенниал-Парк-Отель»?
— Силли часто провожает путешественников, — уклончиво ответил мальчик.
— Я знаю, но припомни, это же было вчера.
Силли немного подумал.
— А, вчера, помню, Я провожал двух молодых дам и джентльмена, который дал мне шиллинг.
— Ну да.
— Так что же?
— Этот джентльмен — я.
— Может быть.
— Я слышал, что сегодня ночью ты хорошо поужинал. Не хочешь ли ты так же и позавтракать?
Лицо мальчика осветила улыбка.
— Хорошо поужинать и потом хорошо позавтракать, — сказал он. — Не слишком ли будет хорошо для одного дня?
— Так ты не хочешь?
— Нет, но право это смешно: один день поешь много, а другое совсем ничего. Вероятно, так и нужно.
— Да, дитя мое, — взволнованно сказал Лаваред. — Верь, что так нужно, иначе это было бы слишком тяжело.
И, взяв Силли за руку, парижанин повел его в гостиницу.
Оретт и Лотия уже встали и ждали Армана, несмотря на столь ранний час. Они радостно выслушали его рассказ о встрече с Оллсмайном и сердечно отнеслись к Силли, Оретт даже выразила желание взять его к себе, дать ему хоть какое-нибудь дело, которое было бы ему не трудно, и, таким образом, избавить его от нищеты. Когда они растолковали это Силли, мальчик покачал головой.
— Вы добры, как та дама, — сказал он, — но это не годится. Силли не может жить в доме. Но он будет вас помнить.
Оретт не решилась настаивать, и Силли, предоставленный сам себе, стал бродить по комнате.
Около десяти часов, напившись чаю с сэндвичами и съев яиц всмятку, Силли объявил, что ему нужно идти в порт, и ушел, пожав руку парижанину и поцеловав руки дамам. Его не удерживали.