Слова Ночи явно задели Святого. Голос его стал отрывистым и резким, а взгляд — тяжелым.
— Я, Ночь, смотрящим тут стою и вопросы решаю. Ты, конечно, в авторитете, но здесь не зона, и правила здесь свои.
— Что ты такое базаришь? Понятия — они везде понятия. Ты что, считаешь, с операми на зоне нельзя кентовать, а здесь можно? И не простой это фраер, не баклан пустой. И потом… Я же знаю, от кого эта малява. И ты знаешь, с кем я по жизни. И как ты мог подумать, что я сдам фраерка? Так ведь, Святой?
Святой встал с койки, глаза его наливались кровью, а на шее вздулись вены. Здоровый он был, очень здоровый. Но и Ночь выглядел серьезно: жилистый и гибкий как плеть. Так и смотрели они друг другу в глаза, испытывая, чей дух сильнее, кому суждено верх держать в споре.
Перемена произошла неуловимо быстро. В одну секунду глаза Святого словно подернулись дымкой и замерли, а голос неожиданно приобрел кокой-то неуловимо знакомый тембр. Рудаков оглянулся. Ночь стоял в трех шагах с таким же гипнотически-отсутствующим выражением.
Не меньшие изменения претерпела и речь этих двух авторитетных и очень серьезных людей. Куда-то делись слова — атрибуты блатного жаргона, а манера изъясняться стала неожиданно литературной и даже местами изысканной.
— Итак, — заявил Святой, — вы утверждаете, что я не имею права предпринять те действия, которые сочту необходимыми? Напоминаю, что лицо, определенное нами как арбитр, именно мне поручило провести все работу. Поэтому попытки противодействия я считаю недопустимым вмешательством.
— В чем же нарушение? — ответил Ночь. — Я всего лишь слежу за этическим равновесием. Если у вас есть планы — это ваше право. Не забывайте, что я очень внимательно фиксирую каждый случай нарушения этики, заметьте — вашей же этики. Мои руки развязаны, я не просто имею право, а даже обязанность противодействовать.
— Этика! От кого я слышу про этику?! Вы ухитряетесь извратить даже это понятие!
— Извратить? Как бы ни так. Я всегда даю свободу при трактовке этических норм — но я и не скрываю это. Вы же, по сути, делаете то же самое, но утверждаете о незыблемости принципов того, что ты называешь добром. Это ли не демагогия?
— Принципы добра незыблемы, и вы это знаете.
— Великолепный прием! Объявить собеседнику, что он знает о ваших утверждениях, и, стало быть, согласен с ними. Разочарую — это не так.
— И у вас есть доказательства?
— Разумеется. Помните Всемирный Потоп? Несомненно, он был организован исключительно из соображений высокого добра.
— Еще один вариант демагогии! — воскликнул Святой. — Вы же прекрасно знаете различие между духовным и бытовым пониманием добра!