Позабавившись довольно натуральным испугом начальника, Рудаков все-таки пришел ему на помощь. В конце концов, Ванька, похоже, слишком вошел в роль, и с высокой вероятностью сейчас должен начаться острый приступ антисемитизма, и характерный профиль Дискина вполне мог пострадать.
— Так, ребята! — Рудаков хлопнул в ладоши и разлил водку. — По последней — и гулять!
Ванька остановился на полуслове, с сожалением вздохнул, махнул стопку, сморщился, словно проглотил живую лягушку, залез вилкой в банку, цепляя помидор, и тяжело поднялся, опираясь о стол.
— П-п-пошли.
— Да, да, конечно, — заторопился Дискин, — мне уже пора. Время, знаете ли…
В этот момент на кухню заглянула Наташа. Увидев жену, Рудаков весело поднял стопку, Дискин замер с открытым ртом, а Кухмийстеров поперхнулся помидорчиком и отчаянно закашлялся.
Сказать про Наташу, что она красивая — это все равно как описать «Джоконду» словами «ничего картинка». Наташа — сногсшибательна и обворожительна. Почему-то ее считают блондинкой, хотя, если положить руку на сердце, то даже темно-русой назвать нельзя. Возможно, это все из-за белой кожи и легкого румянца, столь характерных для натуральных блондинов. Она относится той категории женщин, на которых не оборачиваются на улице, но стоит пообщаться пару минут — и все, собеседник начинает терять голову.
— Твое здоровье, дорогая! — бодро воскликнул Рудаков.
— Здоровье? — улыбнулась Наташа. — Мое-то в порядке, а что с тобой завтра будет!
Действительно, сидели уже долго, и грозное дыхание похмелья ощущалось совсем явственно. Рудаков едва пригубил водку и поставил рюмку.
— Все, ребята, двинули!
Троица прошествовала в прихожую под насмешливым взглядом Наташи.
— Мое почтение, Наталья Владимировна, — слюбезничал Дискин, за что получил благосклонный кивок.
— Натаха, — Ванька полез обниматься, но был отвергнут.
Некогда, увидев Наташу первый раз, Кухмийстеров попытался за ней приударить, однако встретил решительный и бесповоротный отказ. С тех пор, общаясь с Рудаковым, делал вид, что отказался от девушки ради друга. Со стороны это было очень заметно, и Наташа за глаза над ним хихикала.
Остывающий асфальт исправно отдавал тепло в атмосферу, и московский июльский вечер колыхался дрожащим маревом. Кухмийстеров по-хозяйски остановил такси, ввалился на заднее сиденье, и, будучи уже не в состоянии говорить, помахал на прощанье рукой.
Иосиф Давидович вежливо поклонился в ответ, а когда машина уехала, печально сказал:
— Очень жаль, Артемий, что вы тратите драгоценное время на подобных субъектов.
— Положим, сейчас я тратил время не только на него, — усмехнулся Рудаков.