По той же тропинке, ведущей в пасеку, Сволин миновал лес, перемахнул через речушку в ольховых зарослях ниже старой плотины, вышел на проселочную дорогу и зачесал через бывшие чащобы на Еленин кряж, к тому единственному на всю округу дубу, у массивного корневища которого он, Сволин, в давние годы захоронил кувшин с золотыми пятнадцатирублевиками-империалами.
Золото это пришло к нему за справную службу у белых и из «золотого эшелона», прибывшего из Иркутска в Казань. Ни разу никому не рассказывал Сволин, как, какими путями в его руки попало такое богатство, но по тому, как по первоначалу после прихода домой со службы армейской он продувал золотишко в карты, люди догадывались — не от чистого дела затрещала мошна у кулаческого сынка. Позднее сам он по пьяному делу проговорился.
Достигнув развилки дорог, поразмыслил он и повернул в сторону бывшего хутора. Трактовая дорога пустовала, и он без опасения пересек ее на открытом месте. Не дойдя до бани, остановился, осмотрелся по сторонам и резко повернул вправо. И уже по-над Иволгой, описав километровую дугу по берегу, направился к бане.
Сгорая от нетерпения, рывком открыл он дверь, упал на пол и на четвереньках пополз в угол, обшаривая половицу за половицей. Его тревога была напрасной, за время его отсутствия в баню никто не входил. Как в лихорадке, трясло и взбрасывало старика от нетерпения и восторга, когда бесценная тяжесть свертка опять оказалась в его руках. Поспешно спрятав сверток в походном мешке, он трижды перекрестился и решительно вышел из бани.
Шел он ходко и легко, как в молодые годы, и через час был вблизи от клада — старый дуб замаячил ему белыми посохшими сучьями на фоне черного леса. Еленин кряж встретил его глубинной тишиной. Высоченная гречиха жестоко спутывала его ноги и сбрасывала на его одежду потоки воды; дожди не прибили ее к земле, ветры не сбили ее.
На одиноких старых липах на середине поля, как приметил ранний гость, восседали крупные, словно отлитые из чугуна, косачи. Они подпустили человека почти к самым липам. Сволин хорошо видел в полумраке рассвета их маленькие шустрые головки на вытянутых в его сторону шеях.
— Скаженные! — не сдержался он. — Раньше так близко подпускали верховых, да и то без ружья.
Он остановился и что было сил хлопнул в ладоши. Косачи — их было девять — лениво столкнули свои тучные тела с лип и, нехотя взмахивая крыльями, низко поплыли в сторону леса, погруженного в сизый туман рассвета.
Проводив глазами переставших бояться человека птиц, он пустился к заветному дереву. «Хорошо сделал тогда — спрятал золотишко здесь. Поди теперь, в моем положении, сунься туда. Сработал башкой, молодец!»