— Какая прелесть! Один раз услышал «Спящую красавицу», а, гляди ты, на всю жизнь хватит… По памяти все время слушаю.
Отец ничего не понял из сказанного Степаном, кашлянул в бороду, перекрестился на распятого Христа, спросил осторожно:
— Спящая красавица, говоришь? Кто это? Не твоя ли Клаша? Она голая-то, наверно, куколка, а не баба. Вкуснее всех в нашей-то округе? Не изроблена ишо, не издергана. Одна ли живет-то? Все молчишь? Поди, из любопытства хоть издали посмотрел на нее? Ой, посмотрел!
Степан шумно вздохнул:
— Посмотрел. А что проку от того посмотрения? Не открылся ей.
— Ну и как?
— Что «как»? Вкалывает в колхозе хлеще всякого мужика и дочек моих растит, и кажись, меня ждет. Бабы такие — долго добро помнят. Не то что наш брат.
Про себя же Степан думал: «На задворках от дома живу, а Клашу не осмелюсь обласкать. Не мужик я — баба рязанская!»
…За последнюю зиму Степан лучше узнал отца, чем за все свои в Крутоярах. Если раскрыть книгу жизни Дементия Максимовича Сволина, можно поперхнуться от удивления: как бурлак груженую барку, волок он свою судьбину с первых дней Октябрьской революции. Не судьба определяла его жизненный путь, а сам он гнул из нее и дуги и коромысла, втискивал ее как кусок неподатливого холодного железа в стальную оправу. Не помышлял о том, что оправа эта может не выдержать перегрузки. И она не выдержала, дала сквозную трещину, но он все еще старался не замечать ее.
В восемнадцатом, зимой, когда в Крутояры вошли войска генерала Гайды и объявили мобилизацию, одним из первых Сволин подался в штаб атамана в Усгоре. Едва сдерживая в поводьях, подвел он тогда к атаману двух красавцев-жеребцов, чистых кровей орловских рысаков. С понятием отнесся атаман к кулацкому сынку Дементию Сволину: миловал его офицерским чином и оставил при своем штабе.
Доводилось Дементию Сволину самолично рубить «красненьких» под Пермью и Екатеринбургом, под Курганом и Омском, в лесах Тобольска и в степях Забайкалья. Беспощаден и проворен был он. Ненависть к большевикам сыпалась из него, как порох из переполненной пороховницы. Молодой, лютый, смекалистый, был он скоро замечен военным начальством и произведен эскадронным. Пятьсот сабель встало под его начало. Лихо летал он по окровавленной земле, гнездо отцовское на Урале отстаивал за семьдесят «рыжиков» в месяц. Да не отстоял. И с помощью тех же «рыжиков» хитрым путем выкупил себе право на жизнь в Крутоярах.
Хмуро, неприветливо смотрел Дементий Максимович на жизнь колхозную; о вступлении в колхоз не хотел и слушать. Так, единоличным хозяйством, всю жизнь свою колотился, как козел об ясли.