Вдоль стола несколько раз прошелся крепыш с лицом записного злодея: сросшиеся космы бровей, маленькие глазки, выдвинутая вперед челюсть. Герасим слышал, как его назвали Сережей, и, заглянув в блокнот, вывел: Легастых. Других Сергеев в списке не было.
— Понимаете, — «злодей» так виновато посмотрел на Кирпичникова, что тому стало неудобно, — у меня все они перебывали. Понимаете, съемок много, а особенно-то не приглядываешься — не до того. И с чем я снимался сегодня, я не помню. — Он обернулся к товарищам: — Ребята, выбирайте вы, оставшийся — мой.
Синюшин и Потапов подошли к столу одновременно. И одновременно взяли крайний справа карабин.
— Юрий Степанович, что это вы? — удивился Синюшин, — я с ним всю неделю снимался.
— Про всю неделю не знаю, а в шестом дубле это ружье было у меня, — Потапов держал карабин за ствол и отпускать его явно не собирался. — Я его утром взял, у него ремень узлом привязан, я помню.
Ремень у верхней антабки действительно был закреплен узлом.
Казалось, что худощавый Владимир Синюшин на полголовы ниже рыхлого Потапова, хотя на самом деле рост у них был одинаковый. Рост — это единственное, в чем они были схожи. Герасим даже заулыбался, наблюдая этот спор, напоминавший цирковую перебранку двух клоунов: рыжего и белого. В роли белого выступал Синюшин (он и вправду был светловолосым): короткими, сдержанными репликами он отвечал на размашистые выпады Потапова. Но дело происходило не в цирке, оба понимали это, оба волновались, хотя — заметил Герасим — и волновались они по-разному. Потапов жестикулировал, обращался к публике, а лицо его было, в общем-то, довольно спокойно, словно он сознательно стравливал пар, выплескивая на окружающих дурное свое настроение. А Синюшин держался корректно, только ноздри его раздувались, превратившись из узеньких щелей в два черных овала. И Герасиму непонятно было: то ли Владимира Синюшина раздражает спор с Потаповым, то ли ему очень важно доказать, что у него был этот карабин.
— Правильно, — согласился Синюшин, — я этот узел и вязал.
— Это ружье было у меня. — Потапов тихо сказал это Синюшину, затем повернулся и повторил громко, для всех: — Это ружье было у меня! — он снова нажал на штатское «ружье».
Синюшин отпустил приклад и посмотрел на Кирпичникова. Тот пожал плечами.
— Вы только не подеритесь из-за этого.
Встал:
— А сейчас пройдем на холм, вы попробуйте вспомнить, кто где стоял во время последнего выстрела.
Карабанов открыл дверь, все потянулись за ним, и только Сергей Легастых протянул виновато: «Товарищ следователь, а мне-то как быть, я же просто не помню».