И стряпуха откинулась на подушки. В душу, словно коровью лепешку бросили. Так противно сделалось! Она снова так и видела себя: глупую толстушку, навыдумывавшую всякой чуши о незнакомом парне. И ведь даже не то противно, что парень ни на грош не был принцем, а что она — по романтической дурости — наделила его всеми чертами благородного, честного и смелого человека. Повелась на улыбку. Поверила даже не словам, пустой оболочке.
Девушка прикрыла глаза, пытаясь вернуть растраченное самообладание. Сколько раз после того случая она пыталась перенастроить себя, вернуть прежнюю доверчивость, прежнюю открытость. Увы. С той поры во всяком, даже самом приятном человеке, Василиса постоянно подозревала какую‑нибудь гнильцу. Знала — нехорошо это, но поделать с собой ничего не могла. И все равно периодически ошибалась, обжигалась, плакала, кляла, на чем свет стоит, собственную дурость и снова постигала очередные уроки терпения. Получалось плохо.
Но рядом был Юрка — друг, и Настя — Юркина жена и бывшая Лискина соседка. Вот вдвоем они как‑то ее тянули, поддерживали, так сказать, принуждали к миру. И снова Васька пробуждала в душе надежду, что где‑то, все‑таки ходит ее единственный, тоже ищет, тоже страдает, ошибается, и вот они встретятся рано или поздно, как Настя с Юркой, и все у них будет хорошо. Увы. За приступом веры и надежды, следовал очередной и не менее острый приступ разочарования.
Поэтому‑то, наверное, и тянуло Василису к Йену, который так же мыкался, задыхался от одиночества и невозможности растратить силу сердца на кого‑то, достойного любви. Девушка помнила, как он смотрел на нее сегодняшней ночью — с восторгом, неверием, надеждой… Так вот что значит — встретить родную душу? Увидеть отражения себя самой в глазах другого человека…
— А как ты смогла… забыть? — тихий вопрос вывел Лису из задумчивости.
Она перевела взгляд на собеседницу и ответила:
— Чтобы забыть, нужно сосредоточиться на чем‑то другом. Увлечение. Работа. Усталость. Вот вторым и третьим я тебя обеспечу легко, причем прямо сейчас.
И она снова решительно села на кровати.
Голову слегка отпустило, даже першение в горле стало относительно терпимым.
— Но… все… знают… и Багой, — прошептала со своего места помощница.
— И?
— Они меня видели.
— И?
— Мне стыдно… — тихо призналась Зария.
Василиса фыркнула:
— Стыдно? Стыдно было бы, если бы это ты на него поспорила, а не он на тебя. Ладно, хватит стенать. Идем, посмотрим, что на кухне творится. Багой там один хозяйничает. И — сердцем чую — надолго его оставлять нельзя.