— Что это вы себе возомнили? — вскричала Амелия, охваченная неподдельной тревогой.
Глаза Гренвилла округлились от удивления, но девушка уже протиснулась мимо него. Потом обернулась и громко захлопнула за собой дверь. Она не могла допустить, чтобы кто-нибудь из слуг графа увидел беспорядок в его комнате или, еще хуже, состояние, в котором пребывал хозяин.
— Позвольте-ка мне догадаться. — В голосе Саймона вновь послышались обольстительные нотки. — Вы хотите остаться со мной наедине.
Амелия задрожала, желая только одного: чтобы он прекратил свои заигрывания.
— Ну уж нет! — сердито бросила она. — Что ж, надеюсь, вы действительно горды собой.
Амелия возмущенно прошла к разбросанным подушкам, подняла их с пола и водрузила обратно на диван. Но даже при том, что она кипела от злости, ее сердце неистово колотилось. Амелия боялась оставаться с Гренвиллом наедине. Он казался ей сегодня таким мужественным, таким привлекательным.
— Чем это вы занимаетесь?
Амелия опустилась на колени и принялась собирать стекло, используя свои юбки в качестве передника.
— Я навожу порядок, Гренвилл.
Она решила не смотреть в его сторону. Возможно, ему стоило застегнуть рубашку.
— В этом доме убираются горничные.
Амелия приказала себе не оборачиваться, но образ Саймона, скорее раздетого, чем одетого, стоял перед ее мысленным взором.
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел ваши покои в таком состоянии.
Амелия встала и направилась к мусорной корзине, куда и вытряхнула собранные в юбку мелкие бутылочные осколки. Потом она снова встала на колени, чтобы начать собирать более крупные осколки разбитого зеркала.
И вдруг Амелия почувствовала, как Гренвилл, стоя сзади на коленях, сжимает ее плечи.
— Вы — не горничная, Амелия, вы — моя гостья, — прошептал он.
Амелия застыла, не в силах пошевелиться. Все мысли разом вылетели у нее из головы. Тело Саймона было крупным и мужественным, твердым и сильным, и Амелия, невольно прижимаясь к нему, почувствовала себя совсем крошечной. Ее сердце бунтовало теперь так неудержимо, что она не могла дышать.
— Амелия, — тихо произнес Саймон, и она почувствовала его губы у своей щеки.
— Отпустите меня! — вскричала Амелия, изо всех сил пытаясь подняться и освободиться.
— Мне казалось, что вам нравилось, когда я обнимал вас, — прошептал Гренвилл ей на ухо.
Он не отпускал ее, не позволял ей подняться.
Невероятно, но Амелия вдруг ощутила вспышку страстного желания. Она чувствовала настоятельную потребность быть с ним каждой клеточкой своего тела, каждой частичкой своего существа.
— Вы пьяны! — воскликнула она.