– Ну да, для этого он обращаться ко мне не брезгует… – Дочь палача насмешливо глянула на мальчика. – И что же твой отец к Штехлин не пошел?
– Бертхольду легче самого себя кастрировать, чем знахарку о чем-то просить, – заметил Симон, застегивая сюртук. – Сама знаешь, он до сих пор считает Марту ведьмой и не прочь на костер ее отправить. К тому же многие считают тебя знахаркой не хуже ее. А может, даже и лучше.
– Не говори чепухи. – Магдалена стянула мокрые волосы в пучок. – Остается только надеяться, что у Резль ничего серьезного. Хватит болтать, идем уже!
Магдалена помчалась по узкой тропинке к Речным воротам и на бегу еще раз оглянулась на Симона.
– Быть может, там и ученый лекарь понадобится. Будет хоть кому воду таскать.
Как только они свернули в Бранный переулок, Магдалена поняла, что придется иметь дело с тяжелыми родами. Сквозь узкие зарешеченные окошки в доме пекаря разносились вопли, издаваемые скорее коровой на скотобойне, нежели девушкой. Перед домом собрались и боязливо шептались ремесленники и крестьяне. Когда к толпе приблизились Симон и Магдалена, люди пропускали их крайне неохотно.
– Вот и палачка явилась, она-то изгонит из бедняжки дьявола, – послышался шепот.
– Да что уж там, обе они с нечистым в сговоре, – прошипела какая-то старуха. – Вот увидите, вылетят сейчас вместе через дымоход.
Магдалена проталкивалась между болтливыми женщинами и старалась не принимать всерьез их слова. Будучи дочерью палача, она привыкла к тому, что многие считали ее исчадием ада. С тех пор как она пошла в учение к Марте Штехлин, доверие к ней и вовсе пропало. Особенно среди мужчин – те считали, что она мешала колдовские и любовные зелья; впрочем, ее отец и вправду изредка продавал какому-нибудь советнику подобное средство. Магдалена же, напротив, старалась не давать поводов для сплетен, чтобы не навлекать на себя лишних подозрений. Как она в очередной раз вынуждена была признать – тщетно.
Под шелест встревоженных голосов Симон и Магдалена вошли в дом. Навстречу им поднялся мертвенно-белый Михаэль Бертхольд. От низкого и тонкого пекаря, как обычно, несло перегаром, веки его покраснели и распухли, словно он провел бессонную ночь. В пальцах он вертел веточку полыни, призванную оберегать от злых духов. Его не менее тощая жена сидела на коленях перед распятием в углу комнаты и бормотала молитвы, но голос ее заглушали крики служанки.
Резль Кирхлехнер лежала на укрытой грязной соломой лавке и извивалась так, точно у нее пылали внутренности. Все ее лицо, руки и ноги были покрыты красными волдырями, а кончики пальцев и вовсе почернели. Живот вздулся в небольшой шар и казался совершенно чуждым ее тощему телу. Магдалена предположила, что служанка до сих пор крепко стягивала платье, чтобы скрыть беременность.