Через две бесконечных недели плот их скользил по широкой глади Леха, когда на холме показались вдруг окутанные туманом колокольни и черепичные крыши.
– Шонгау, – пробормотала Магдалена. – Я уж думала, мы никогда не доберемся.
– Ты уверена, что хочешь вернуться? – спросил Симон и притянул ее к себе.
Девушка долго не отвечала, дождь хлестал ей в лицо. Наконец она произнесла, тихо и сдавленно:
– А разве у нас есть выбор?
Едва они миновали набережную Шонгау и зашагали вдоль Кожевенной улицы, все трое заметили, что что-то не так. Уже близился полдень, но на улицах не было ни души. Многие двери были заперты, окна заколочены толстыми досками. Несколько кошек и собак разбежались по грязным переулкам, и больше ничто не нарушало могильной тишины.
– Я рассчитывал, что встречать меня будут иначе, – проворчал палач. – Народ-то весь где? В церкви? Или к нам снова шведы нагрянули?
Симон покачал головой.
– Мне кажется, люди чем-то напуганы.
Он окинул взглядом двери: над каждой висело по кустику зверобоя. И на некоторых из окон были также начертаны мелом пентаграммы или кресты.
– Господи помилуй, – пробормотал лекарь. – Что же здесь произошло?
Они прибавили шагу. Наконец впереди показался дом палача: в отличие от остальных домов здесь дверь стояла открытой настежь. Из полумрака на пасмурный дневной свет вышла женщина, и Магдалена не сразу ее узнала.
«Господи, мама…»
С ведром, полным помоев, Анна-Мария прошаркала во двор. Она ссутулилась, похудела и казалась ниже, чем помнила ее Магдалена. Кроме того, девушка заметила в локонах матери несколько новых седых прядей, которых раньше не было.
«Она постарела, – подумала Магдалена. – Постарела и поникла».
Когда Анна-Мария подняла голову и увидела дочь, а за ней и остальных, она выронила ведро с помоями и громко вскрикнула:
– Хвала всем святым! Вы вернулись! Вы и вправду вернулись!
Женщина бросилась к мужу и дочери, заключила их в объятия и разрыдалась. Так они и стояли под дождем, крепко прижавшись друг к другу и забывшись в общей любви, а Симон чуть в стороне от них смущенно переминался с ноги на ногу.
Наконец Куизль взял себя в руки, вытер глаза и нарушил молчание.
– Что здесь произошло? – спросил он и указал на соседние дома. – Отвечай, жена, какое испытание послал нам Господь в этот раз?
– Чума, – прошептала Анна-Мария и перекрестилась. – Это чума. Две сотни человек она уже забрала; с каждым днем их становится больше, и…
Куизль схватил ее за руки, краска в долю мгновения схлынула с его лица.
– Дети! С детьми что? – просипел он.
Анна-Мария слабо улыбнулась.